Ольга Птицева - Брат болотного края [СИ]

— Придется.

— Жалко как, — вздохнула, невесомо дотронулась до Лежки. — Ты прости, подарок ведь, я знаю, но так нужно, значит.

Лежка кивнул. Узел, сжимающий горло, чуть ослабился. Страх отступал. Из глубоких вод памяти на поверхность всплыл материнский образ. Был разгар лета, самая его сердцевина. Глаша стояла в спальне Матушки, у рабочего стола, и осторожно перебирала пятнистые листочки и толстые еще, наполненные соком стебли медуницы. Ее алые, синие и белые с легкой примесью цветки лежали в сторонке, осторожно собранные, уложенные аккуратно, чтобы не смялись.

— Если взять цветок, да стебелек, да корешок, — приговаривала Глаша, — да столочь, да камушек натереть, а камушек тот напоить кровью да с собой взять, то беда в лесу стороной обойдет. Большая и малая. Понял?

Лежке было три. Он сидел на платке, раскинутом на полу, перебирал круглые камешки-голыши, облизывал гладкие бока, подкидывал их, ронял и собирал в кучки. Глаша смотрела на него, украдкой смаргивая слезы, отвлекалась на ворожбу, чтобы не завыть обиженной дурниной. Лежке было три. Уже тогда все поняли, что Батюшкин сын он, да не тот. И обида на судьбу еще горчила в Глаше. Еще ликовала в сестрице ее названной. Ничего этого Лежка тогда не понял. Но ворожбу запомнил. Он все запоминал. И слезы чужие, и ликования. Медуницын цвет и тот запомнил. Надо же, пригодилось.

— Я пойду тогда голышей наберу, — решился он.

Поляша посмотрела удивленно.

— Так это ж бабья ворожба, откуда знаешь?

— От мамы слышал.

— Совсем Аксинья ума лишилась парня травам учить, — покачала мертвой головой. — Не жилец лес наш господин, коль в Матушках у него безумица ходила.

Лежка сбросил с плеч мешок и пошел по склону оврага, зорко поглядывая под ноги. Что не Аксинья теперь матушка его, а Глаша, сказать он не решился, и слова эти долго потом жгли язык. Не проговоренные, будто стыдные. Не проговоренные, но пришедшие от самого сердца.

Он долго выбирал камни. По одному на каждого. Серый с рябой спинкой — для мертвой тетки, шершавый и увесистый — для Демьяна, три одинаковых блеклых голыша — для ряженых. Для себя нашел круглый и тонкий, почти не камень, пластинка каменная, но скругленный по краям, будто водой оглаженный. Покрутил его в пальцах, и тот ладно лег в ладонь, словно и был там всегда.

А вот для Леси камешек все не находился. То слишком тяжелый, то грубый, то с влажным брюшком. Лежка отбросил в сторону все серые голыши, покопался в канаве, но так и не нашел нужного. Все ходил, перепрыгивал через топи, скользил по кочкам, искал.

Лес оживал под лучами полуденного солнца. Шумел кронами, шептал в чаще, призывно склонял головы, покорный ветру и силам, что чуяли все, кроме Лежки. По стволу поваленной сосны бесстрашно сновала белка. Ее тяжелый хвост рассекал воздух, удерживая шаткое равновесие. Зверек перебирал лапками, поглядывал лукаво, даже посвистывал, привлекая внимание. Лежка подошел ближе, протянул пустую ладонь. Белка проворно подскочила, повела носом, чихнула рассерженно и припустила прочь.

— Зачем зверье пугаешь? — раздалось за спиной.

Лежка вздрогнул от неожиданности, вскрикнул почти, но из кустов боярышника выбрался Демьян.

— Ты чего тут? — Видеть брата не хотелось, но тот шел навстречу, ухмыляясь в косматую бороду.

— Бабы волнуются — ушел за камнями и пропал. Что, в лесу камней не осталось?

Его куртка поскрипывала при каждом движении, нездешние ботинки позванивали клепками. Брат вовсе не походил на Хозяина. Но в спокойной уверенности своей, в широте плеч, в прищуре лесных глаз читалось право сильного. Лежка потупился.

— Особенные ищу. Каждому свой.

Демьян глянул с интересом.

— А то не сработает, — пояснил Лежка, откидывая в сторону еще один не-Лесин камень.

— Откуда знаешь-то? И правда Аксинья учила?

Смешок щекотнул в горле у обоих.

— Глаша. Давно еще.

Прямой луч, бьющий через окно в пол. Мамины чуткие руки перебирают медуницу. Цвет к цвету. Стебель к стеблю. Камень к камню.

— А мне их ворожба никогда не нравилась, — признался Демьян и прислонился к поваленной сосне. — Травы эти, заговоры. Не разобраться.

— Просто ты не слушал.

Серые, черные, выпачканные в грязи, поросшие мхом. Ни один не подходил Лесе. Не отзывался ее именем. Сомнения ворочались в душе: вдруг лес не подаст знака, не дарует защиту пришлой девке? Как тогда сберечь ее?

— Некогда мне было, все на волю рвался. — Демьян покрутил в руке сухую шишку. — Но другое, теткам незнакомое, я крепко выучил. Хозяйскую науку. У тебя с ней как?

Вопрос хлестнул наотмашь, Лежка делано пожал плечами.

— Меня Батюшка не учил. Не тот я сын.

— Того и не было, Олег, — глухо сказал Демьян. — Выдумки все, сказки старые. Ты не тот. Я не тот. А тот где?

— В топи болотной…

Слова сами сорвались с губ. Казалось, даже ветер стих, перестал шептать в кронах, ожидая, что земля расколется, пойдет трещинами, наполнится жижей. Ничего не случилось. Только Демьян сплюнул под ноги да растер.

— Если захочешь, я тебе расскажу.

— Что? — не смея обернуться, спросил Лежка.

— Все, чему Батюшка меня учил.

Белка сбежала вниз по соседнему стволу, спрыгнула на землю и замерла в траве, будто лес сам в ее обличии захотел услышать ответ.

— Я не тот сын, — твердо ответил Лежка, раскапывая ямку под увесистым валуном, — вдруг там прячутся малые его братья. — Меня учи-не учи, без толку. То наука Хозяина. Твоя, Демьян, наука.

Демьян размахнулся и швырнул шишку далеко в бурелом. Белка испуганно взвизгнула и поспешила забраться повыше.

— Я уйду. Исполню обещание. И уйду, — сказал он и оттолкнулся от ствола. — Не могу я тут, не мое это. Лес, ворожба. Не Хозяин я, чужак. А ты свой. Тебе и оставаться. Если захочешь, всему тебя научу. Будешь лесовым.

— А если не захочу? — Кровь оглушительно стучала в ушах, Лежка не слышал ни себя, ни брата, ни леса, склонившегося над ними.

— Тогда не лес здесь будет, а болото гнилое, — решительно отрезал Демьян. — Ты уж подумай, брат. Крепко подумай. — И зашагал прочь, только плечом задел, несильно, ободряюще.

Лежка не мог сойти с места, будто ноги вросли в самую глубь, как старые корни. Он смотрел вслед брату и не мог поверить в услышанное. Демьян, будто почуяв взгляд, обернулся на ходу, но тут же споткнулся, взмахнул руками, чтобы не упасть. А когда глянул вниз, то проворно нагнулся и поднял зеленоватый голыш.

— Небось к тебе просится, — ухмыльнулся Демьян, бросил камешек Лежке и скрылся в боярышниковом полумраке.

Камень ловко приземлился в руку. Он был гладким и теплым, пах деревом и мхом, имя Леси гудело в нем туго натянутой струной изумрудного цвета. Идеальный камень для той, кого лес обещался хранить и баловать, пестовать и растить. Идеальный камень, бросившийся под ноги лесному Хозяину. Лежка размахнулся, чтобы выбросить его подальше. На поваленной сосне сидела белка. Толстый хвост насмешливо качнулся. Блеснули бусинки глаз.