Лис Теру - Странные люди [litres]

Остановились только у площадки, на которой безголовый горнист трубил в свой несуществующий горн под охраной голубых елей. Песня «Еца» почти затихла, лишившись половины звуков, и Спящая смущенно тронула Шестого за рукав, чтобы попросить номер мобильного. Шестой отчего-то так разволновался, диктуя его, что несколько раз запутался в цифрах и смог назвать правильно только с третьей попытки.

Пальцы его дрожали, когда он заносил в телефонную книжку номера Спящей и Кита, который просил сообщить, как только ежедневник будет отдан.

Шестой пробыл в «Еце» всего четыре дня, включая нынешний, не успел полюбить это место, но почему-то выходить за территорию было немного боязно. Там, за скрипучей калиткой, лежал большой, шумный, настоящий мир, и он чувствовал себя рыбкой, смотрящей на него через стекло аквариума. Вроде бы там тот же воздух, то же небо и те же сосны, но звуки и ощущения – совсем другие.

У обочины напротив ворот остановилась малиновая машина с оранжевой шапкой такси, и пронзительный сигнал гудка всполошил птиц.

– Пора… – тихо сказал себе Шестой и обернулся к сопровождающим, не зная, что им сказать.

– Зря ты сваливаешь… – Пакость первый протянул ему широкую костлявую ладонь. – Нам сегодня еду должны привезти. Костер бы пожгли ночью, картошки напекли…

Шестой смущенно повел плечами, но протянутую руку потряс смело, не ожидая подвоха.

– Вы это можете и без меня сделать, ведь так?

– Можем, – согласился Пакость и посмотрел на друзей, ожидая одобрения. – И наверное, даже сделаем…

Немо, подойдя к Шестому, спрятала руки за спину, не давая себя касаться, но улыбнулась ему приветливо.

– Рада была с тобой познакомиться. И спасибо за помощь. Если передумаешь – возвращайся.

– Вряд ли, но спасибо за приглашение, – ответил Шестой.

Кит молча пожал ему руку. Все, что можно было сказать, он сказал ему вчера ночью.

– Не пропадай, – только и бросил на прощание.

– Не буду, Полуночник.

Это вырвалось прежде, чем Шестой вспомнил, что решил не предлагать Киту новое прозвище. Он уже ждал насмешек, но Кит только заинтересованно хмыкнул, а Пакость издал одобрительный смешок.

– Вот так надо было тебя называть! Точно! Ты ж вечно шастаешь ночами на пару с Тук-тук-туком…

– У вас просто мания меня переименовывать, – проворчал нареченный Полуночником, и Немо покраснела, вспомнив те дни, о которых Шестой ничего не знал.

Спящая коротко обняла его, молча благодаря за помощь, и легко хлопнула ладонью по лямке рюкзака.

– Удачи тебе. Не забывай нас.

Последним, когда такси нетерпеливо просигналило второй раз, к Шестому, отчаянно стесняясь, приблизился Лис с крупной шишкой в руке.

– Лис хочет подарить тебе вот что, – пробормотал паренек. – Вдруг ты захочешь сюда вернуться…

Никакой связи между шишкой и возвращением в «Ец» Шестой не видел, но подарок взял и, поблагодарив младшего, сунул в карман шорт.

Потом он скованно помахал всем на прощание и торопливо пошел к калитке. Тяжелая и ржавая, она с лязгом закрылась у него за спиной, измазав белую футболку рыжей трухой.

Шумели сосны, где-то сигналили автомобили, гудели рельсы после убежавшего вдаль поезда, ветер нес по дороге облака пыли. Прощальная песня «Еца» осталась за его воротами.

Уже нырнув в салон автомобиля и устроив рюкзак на коленях, Шестой бросил взгляд в окно, пытаясь рассмотреть желтую футболку Лиса или малиновую шаль Спящей, но не увидел ничего, кроме сорняков и сосен. Даже сами ворота и выгоревшая надпись затерялись где-то среди зелени без следа. Все, что осталось от «Еца», – чужой ежедневник с вложенным туда ярким рисунком и колючая шишка в кармане.

Междугородний автобус, на вид воплощение комфорта, на деле же сущая микроволновка с неоткрывающимися издевательски гладкими окнами и микроскопическим люком, шелестел шинами по неровной дороге. Пассажиры, еще не успевшие устать от жары и духоты, уже мрачно предвкушали весь ужас двухчасовой поездки, и атмосфера в салоне была накалена не меньше, чем его металлическая крыша.

Все жаркие кресла с несвежими чехлами на подголовниках были заняты, и двое, подсевшие по пути, стояли у самой двери, рядом с водителем, наблюдая, как ныряет под колеса серая лента дороги.

Они не разговаривали, только переглядывались и улыбались, а у их ног громоздились набитые под завязку разномастные пакеты, раздражающе шурша при каждом движении. Когда автобус подпрыгивал, попадая колесом в ямку, самый большой белый пакет с эмблемой известного супермаркета распахивал пасть и выплевывал оранжево-горячие солнышки апельсинов. Парень и девушка не ленились наклоняться за ними снова и снова, не обращали внимания на недовольные взгляды пассажиров и на обдувающий их ветер, по температуре и силе вполне способный заменить мощный фен. Они возвращались домой.

Перед железной дорогой, скелетом ископаемой змеи преградившей им путь, автобус остановился, пропуская вереницу поржавевших вагонов, полных угля. Какое-либо движение воздуха, пусть даже горячего, исчезло вовсе.

– Долго… – тихо произнес Кит почти на ухо Немо. – Целую вечность едем.

Собственное дыхание обожгло губы. Жарко было дышать, жарко двигаться, жарко касаться друг друга. Жарко было от собственных рук и волос, одежда и обувь казались невыносимо плотными и теплыми. Вопреки обыкновению, Кит не стал включать музыку. От телефона тоже исходило заметное в зное тепло. Белые наушники дохлыми змеями болтались на шее.

– Минут десять, – так же тихо возразила Немо. – Ты просто соскучился.

– И ты.

– И я, – охотно подтвердила она. – А всего несколько дней отсутствовали…

Девушка выглядела одновременно и уставшей, и отдохнувшей. Уставшей от постоянного контакта с людьми, из-за раннего подъема и утренней поездки на автобусе в город, а отдохнувшей от того, что наконец-то повидалась с родителями и развеяла тоску. К ноге Немо жался преданным щенком плотный пакет, набитый старыми и новыми книгами. Полный пакет билетов в самые невероятные миры, в которые она будет отправляться каждый вечер.

Поезд, с грохотом пересекавший их путь, казался бесконечным, жара – невыносимой, унылый пыльный пейзаж раздражал. Немо прикрыла глаза, неторопливо переступая с ноги на ногу, Кит уставился на мелькающие вагоны и, как в детстве, начал их считать.

До пункта прибытия оставалось совсем немного. Скоро не будет запахов раскаленного асфальта и металла, не будет раздраженных потных людей, не будет шума машин и поездов.

Поймав себя на этой мысли, Полуночник всерьез задумался, как грохот составов и звуки проезжающих машин могут не долетать до «Еца», который находится совсем рядом с трассой и железной дорогой. Он попытался вспомнить, слышал ли их хоть раз, находясь там, но в памяти всплывал только птичий щебет и песни сосен.