Лис Теру - Странные люди [litres]

Кит кутался в ночь, как в одеяло, подпускал ее очень близко, не пугая светом ламп, и не отгораживался от нее каким-то делом. Он жил ночной жизнью, как живут совы или ежи, впитывал ночь кожей, вдыхал вместе с воздухом, становясь ее частью. А музыка в наушниках была лишь саундтреком к царствованию ночи, которое он так часто встречал в компании змеи в золотой короне.

Шестой заснул, размышляя, не будет ли глупым предложить Киту новое прозвище.

Последнее утро в «Еце» пришло к Шестому поздно, трогая холодными руками и раскачивая штору на окне. Он убрал за уши длинные пряди и опять упал на подушку, оттягивая время до встречи с остальными. Он хотел, чтобы новость о его уходе донес до всех Кит и не пришлось выслушивать охи и неискренние попытки уговорить остаться.

Судя по шуму, доносящемуся из-за тонкой двери, он был единственным, кто еще оставался в постели.

Молодыми кобылками проскакали мимо его двери Спящая и Немо. Их смех долетел до Шестого, заставив прислушаться.

– Мы тут гадаем, как полностью звучит название этого лагеря, – объясняла кому-то Спящая. – Принимаем варианты!

– Исключительно цензурные, – на всякий случай добавила Немо, и Шестой догадался, с кем они встретились.

– Да запросто! – фыркнул Пакость где-то совсем близко. – «Капец» подойдет?

– Очень оптимистично, – рассмеялась Спящая. – И вполне подходит для детского лагеря.

– Для лагеря, из которого один мелкий удрал куда-то в параллельный мир, вполне. Это, кстати, первое, что я подумал, когда увидел табличку.

– И я, – поддержал Пакость Кит, двигаясь по коридору со стороны душевой. – А если серьезно, то я нашел, как он называется. Там, в админкорпусе валяется…

– Не надо! – в один голос воскликнули Спящая и Немо, и вторая торопливо добавила:

– Не говори! Так неинтересно!

– Мы просто так, развлекаемся, – беспечно пояснила Спящая. – Вон у Лиса был вариант «Молодец». Мне очень понравился.

– Какие вы логичные… – вздохнул Кит за стеной.

– Абсолютно нелогичные! – охотно согласилась Немо.

Скрипнула соседняя дверь: Полуночник ушел в свою комнату, по соседству с комнатой Шестого.

– Кстати, а Лисичество где? – опомнился Пакость. – Его кроссовки на ступеньках опять валяются. Кое-кто сейчас получит по веснушчатым ушам…

– Только не сильно, – заступилась за Лиса Спящая.

Что ответил ей Пакость, Шестой уже не расслышал. Голоса отдалились, превратились в неразборчивое гудение и вскоре затихли совсем. Невидимые сейчас, обитатели «Еца» были для него как призраки, которые существуют совсем рядом и одновременно далеко, которых он слышит, о которых он знает, но при этом их разделяет толстая, незримая стена. И хоть это было всего лишь иллюзией, Шестой убедился, что принял правильное решение. В «Еце» ему было не место.

Его никто не стал отговаривать. Но никто и не выглядел обрадованным. Как и Кит минувшей ночью, Лис, Пакость, Немо и Спящая удивленно уставились на Шестого и сидели несколько минут в полном молчании. Чай и кофе остывали на хулиганистом прохладном ветру, который разгулялся этим утром, лохматил волосы, сдувал крошки и салфетки и мусорил повсюду душистыми сосновыми иголками. Было не жарко, но завтрак проходил под открытым небом. Спящая куталась в шаль цвета малинового варенья, а остальные грели руки об чашки.

– Раз так решил – иди, – неохотно ответил за всех Пакость, сразу потерявший интерес к своему кофе. – Что нам теперь, тебя запирать в холодильнике и караулить по очереди? Зря, конечно, очень зря…

Он не смотрел на Шестого, обращаясь к облупленной стене столовой. Нотки раздражения в ворчливом тоне были больше досадливыми, чем злыми. Новичок, не ожидавший такой реакции, растерянно подбирал слова для ответа. В замешательстве он так низко склонился над своим чаем, что стекла очков запотели, и пришлось снимать их и протирать.

Когда мир вокруг снова стал абсолютно четким, хмурый Пакость, повернувшись боком, заводил старые часы с оторванным ремешком. Кит сидел, откинувшись на спинку и полуприкрыв глаза, показывая свое нежелание вмешиваться, Немо грустно ковыряла стол, Лис и Спящая невесело переглядывались. Доедавший третий бутерброд с медом рыжий даже бросил свое увлекательное занятие и часто-часто моргал, словно собирался плакать.

– Простите… – сконфуженно выдавил Шестой, которому очень не хотелось пересказывать им все то, что он говорил ночью Киту.

– Если ты уверен, что так будет лучше… – печально улыбнулась Спящая, хотя улыбка вышла уж слишком фальшивая. – Ты нам очень помог, а мы так и не успели толком познакомиться…

– Ему нехорошо в «Еце». – Немо не дала ей договорить и вздохнула, выуживая пальцами сосновую иголку из своего кофе. – Дело не в нас.

Она посмотрела на Шестого тусклыми зелеными глазами и едва заметно кивнула, без слов обещая все объяснить друзьям. Шестой благодарно улыбнулся, испытывая некую неловкость за свои прежние мысли. Он видел в Немо только странную личность и забывал, что перед ним человек, способный без слов понять любого.

Слова Немо прекратили все расспросы. Ее чутью верили безоговорочно. Грустный Лис громко вздохнул и молча отдал Шестому последний бутерброд.

Его решили провожать полным составом и отправили собирать вещи. А сами уселись на ступеньках корпуса, ожидая, пока он вызовет такси и стащит вниз рюкзак. У Шестого не было ни книг, ни сигарет, ни карандашей, которые можно было оставить, но он выложил на тумбочку в своей пустой спальне почти не тронутый брусок мыла, флакон шампуня, тюбик зубной пасты, плитку черного шоколада и горсть мятных конфеток от горла – все, что могло пригодиться им здесь. Электронную книгу оставлять было жалко.

Когда рюкзак был полностью собран и даже рисунок Лиса исчез в его ненасытном брюхе, пришел Кит и протянул ему ежедневник погибшего.

– Ты уж прости, но раз все равно уезжаешь – тебе и отдавать родне, – бросил он. – Только не забудь.

– Не забуду, – выдохнул Шестой, не нашедший аргументов для отказа.

Они вместе вышли из корпуса и в молчании двинулись к воротам. Ветер, почти как в день прибытия Шестого сюда, обгонял их, путался в ветвях и шумел в траве. Они шли мимо детской площадки, мимо административного корпуса, по разрушенной, разбитой аллейке, и окружавшие Шестого звуки складывались в одну печальную, неспешную мелодию. Пели сосны, лепетали о чем-то колышущиеся волны травы, скрипели двери, подпевали голосистые птицы, невидимые среди густых старых крон. Каблуки Спящей отбивали четкий ритм, в такт с ними покачивались наушники на шее Кита, гремели карандаши в карманах Лиса, Немо что-то тихо мурлыкала себе под нос, шаркали кеды Пакости по ощетинившемуся камнями асфальту. Шестой, затаив дыхание, слушал, как гармонично звучат все пятеро, сливаясь в одну-единственную мелодию, и как легко вплетается она в прощальную песню «Еца».