Сергей Алексеев - Пятый всадник

– Ага. Давай курнем, что ли?

– А заметит кто?

– Да не видать же… Плюнь. Нет никого.

Из дыры в стене дома, откуда они наблюдали за разрушенным микрорайоном, выползло облачко дыма от двух самокруток. Ветерок сразу рвал густой дым, растворял его в себе.

– Михалыч, а ты вот в Бога веришь? – Степан сплюнул вниз, посмотрел, как сгусток разворачивается в воздухе, исчезает в камнях.

– Я, Стёп, ни в кого уже не верю… – Михалыч выдохнул, почти скрывшись на пару секунд за облаком дыма. – Как мои все под плитами остались, так и не верю. Это тебе двадцать три, вся жизнь впереди. Хоть какая, а – жизнь. А моя закончилась. Ни веры, ни надежды. Бог…

Он сморщился, как от небывалого теперь лимона.

– Плохо… А я вот – верю. И всё это, – он махнул рукой в сторону развалин. – За грехи нам послано.

– Сильно твои родители грешили? – невесело усмехнулся Михалыч. – Кредиты не платили? Или дорогу на красный перебегали? Или дети вот…

Степан промолчал. Спорить было сложно, но какое-то неясное чувство жило в нём, помогало вставать по утрам с жёсткого матраса, пить пахнущую хлоркой воду из запасов базы, слушаться приказов Майора.

– Пойдём, Стёпа… – каким-то жалобным, не своим голосом произнес Михалыч. – Ну его к чёрту, этот патруль, чего мы тут не видели.

Они старательно затоптали окурки и начали осторожно спускаться по разбитой, без перил, лестнице, усеянной дырами с торчащей арматурой.

– А, прикинь, всё это – сон? – внезапно спросил Стёпа. – Проснёмся, а мир цел. И наши все живы. И мне завтра в институт, ко второй паре. Социология труда, прикинь?

Михалыч шёл впереди молча. Он даже плечами не пожал, так почти молча и провалился в рухнувший пролёт лестницы, державшийся до этого на чьем-то не очень честном слове. Простонал только что-то.

– Михалыч!

Стёпа успел схватится за торчавший обломок стены, дыру в давно разрушенную квартиру. Лестница обрушилась вниз на пару этажей, словно цепная реакция – верхние ступени снесли собой нижние. Стёпа отшатнулся назад и рывком вернулся на висевшую в воздухе лестничную площадку.

– Твою мать… – только и сказал он, вытирая лицо от толстого слоя строительной пыли. На зубах скрипела кирпичная крошка. Путь вниз был отрезан: не спуститься ему на два этажа вниз, до видневшегося остатка ступеней. Седьмой этаж… Вниз прыгать бесполезно. Ногу сломает – и что? Дальше всё равно не доползти. До базы четыре километра, шансов ноль. Он машинально вытер рукавом автомат и отставил его в сторону, к стене. Михалыч уже в раю, на арфе играет, под таким завалом точно не выжить.

А вот ему что теперь делать?

Он пнул приоткрытую дверь квартиры. Попробовать найти здесь убежище? До ночи просидит, а потом что? Он поежился, вспомнив останки Вани-прораба. Тот с дуру решил из убежища выйти вечером, уж чего искал, куда шёл… Груда мяса и обломки автомата, только что узлом дуло не завязано. А самого Ваню только по ботинкам узнали. Нинка его потом к Михалычу и пошла, а куда теперь ей деваться – один Бог знает.

Степа вернулся за автоматом и зашёл в квартиру. Стандартная трёшка, мечта жителей позднего Союза. Он прошёл по засыпанным мусором коридору, кухне, в стене которой была дыра больше метра в диаметре. Наведался в довольно целый туалет, подсвечивая себе зажигалкой. Три небольшие комнаты. Собиратели из убежищ сюда не заходили, вещи почти все на месте, только раскиданы по полу вперемешку с обломками шкафов. Посуда – не кухонная, а какие-то рюмки, бокалы. Пивная кружка со счастливыми немцами в тирольских шляпах за круглым столом. Сама целая, только ручка отбилась при падении. У отца почти такая была…

Стёпа отбросил находку в стену, от чего кружка окончательно брызнула веером осколков.

Он зашёл в гостиную и присел на рваный, стоявший криво диван. Вот здесь до ночи можно побыть, а там – то ли ждать гостей, то ли самому… Два магазина. Столько и не надо, чтобы самому. Одного патрона хватит.

Стёпа выудил из кучи чью-то старую рубашку, отряхнул её и разложил на диване. На ней разобрал автомат, тщательно протирая от проникающей во все щели пыли. Смазал. Собрал заново. Взвел, щёлкнул. Пристегнул магазин и дернул затворную раму снова. Предохранитель, конечно. Всё по выученной наизусть инструкции, которая как «Отче наш» и «Yesterday» одновременно…

– Добрый день! Вы только не стреляйте…

Стёпа сам не понял, как оказался в углу комнаты, сжимая до боли в руках автомат. Палец на спусковом крючке, ствол в сторону входа.

– Кто здесь?

В коридоре захрустела штукатурка и в комнату медленно зашёл… Зашло… Вот хрен его знает, кто это, вообще?!

– Я без оружия, – мягко сказал вошедший. Развёл руками, медленно, подтверждая свои слова. Голову ему приходилось наклонять, и сильно горбиться, потому что даже так гость упирался макушкой в потолок. Из-за широких плеч выглядывали концы сложенных серых с красноватым отливом крыльев, а нижние края при ходьбе волочились по полу. Прекрасное лицо, словно вылепленное скульптором, ярко-синие глаза. Вместо привычных для Стёпы камуфляжных курток или обносков ещё тех, довоенных вещей, на госте была темно-серая грубая рубаха почти до пола.

– Я – ангел. Мы ищем выживших, чтобы спасти, – обыденно сказал вошедший и опустил руки.

– Серьёзно? – как-то по-детски уточнил Стёпа. Но автомат опускать не спешил. – Слава Богу.

– Абсолютно серьезно, – ответил гость. Голос у него был глубокий, звучный. – Пойдём со мной.

– Куда?

– Как – куда? В землю, где нет боли и смерти, мой юный друг. Ведь мы же – друзья?

– Даже не знаю, – растерянно произнес Стёпа и всё-таки опустил автомат. Стрелять в эдакое чудо – как-то неправильно. – Ты реально прилетел? И сможешь меня отсюда унести?

– Да. И ещё раз – да. Пойдём.

– Хорошо… – Стёпа положил автомат на диван и подошёл к ангелу. – Что от меня нужно?

Тот пожал плечами, отчего крылья за спиной тоже всколыхнулись:

– Да ничего не нужно. Только согласие.

– Я согласен.

Ангел поднял руки, опустил их на плечи Стёпы и неуловимым движением свернул ему шею, одновременно подняв руки к голове и крутанув изо всех сил.

Удерживая обмякшее тело на весу, он вонзил оказавшиеся длинными и острыми зубы в шею и начал жадно пить кровь, не обращая внимания на брызги на своей тоге, крыльях и стене. Потом вырвал из шеи кусок мяса и начал медленно, со вкусом жевать.

– Теперь, – отрываясь от добычи, негромко сказал он. – Ты в мире, где нет боли. А я заодно и пожру как следует. Вам все ангелы на одно лицо, придурки, а мы – довольно разные.

Если бы за кружащейся стаей кто-то внимательно наблюдал, и у этого кого-то был подходящий бинокль, он понял, что это – не птицы. Одинаковые серые фигуры с красноватыми крыльями кружили над умершим городом и собирали урожай. Всех, кто ещё не отправился в ад.