Татьяна Корсакова - Снежить

Гальяно потрогал лоб Веслова, мотнул головой:

– Он не горячий. Вадим, он холодный как лед.

– Градусник, – терпеливо повторил Чернов. – И глянь на рану.

Он уже прикидывал, как половчее перебраться на заднее сиденье, чтобы сделать все самому, когда Гальяно с удивлением сказал:

– Затянулось.

– Что затянулось?

– Все. Рана затянулась. – Гальяно включил в салоне свет. – Сам посмотри!

Чернов посмотрел. Раны больше не было, на ее месте красовался рубец. Белесый, словно бы годичной давности. Интересное кино… Веселов тоже был… белесый с просинью. Нормальный человек должен выглядеть несколько иначе.

– Доставай градусник! – велел он Гальяно, а потом спросил: – Димон, что у тебя болит?

– Ничего. – Тот с удивлением разглядывал свою грудь. – Ничего не болит, только очень холодно. – Он поморщился, когда Гальяно сунул ему под мышку градусник, затаился.

– Тридцать три и четыре, – сообщил Гальяно через пару минут.

– Перемеряй. – Все-таки придется лезть на заднее сиденье. Откуда к чертям собачьим тридцать три и четыре?!

– Тридцать три и два. – А вот теперь в голосе Гальяно послышалась настоящая тревога. – Это не очень хорошо, да?

Это хреново! И непонятна причина такой гипотермии. На Веселове термобелье, вся одежда сухая, в салоне не жарко, конечно, но уж точно не холодно. Откуда?!

– Может, сломался? – Гальяно сунул градусник себе под мышку, дождался сигнала, вытащил: – Тридцать шесть и пять. Не сломался.

Не сломался. А вот Веселов, похоже, сломался.

– Ты как? – спросил Чернов голосом деловым и спокойным.

– Нормально.

Вот только нормально ли? Кожные покровы бледные, носогубный треугольник синий. Плохо дело…

– Гальяно, налей ему чаю. И укрой чем-нибудь сверху. – Тепла бы в салон добавить, но хрен знает, сколько им придется тут просидеть. Пока так… – И давай-ка поменяемся с тобой местами.

Пока менялись местами, Веселов выпил свой чай. Пил большими глотками, словно не чувствовал, какой тот горячий. А он горячий! Чернов уже не единожды обжигался этим чаем из термоса.

Оказавшись на заднем сиденье, он первым делом потрогал лоб Веселова – ледяной. Пульс – пятьдесят, дыхание редкое. А температура… а температура уже тридцать один. Приплыли…

– Гальяно, включи печку на максимум! – велел он, стаскивая с себя куртку и укутывая ею Веселова.

– Все нормально, – попытался улыбнуться тот. – Со мной полный порядок. – Правую руку он не вынимал из кармана, наверное, сжимал этот свой чертов тынзян. Или шаманский. Подумалось, что тынзян бы лучше выбросить. Просто так, от греха подальше. Думать о том, что гипотермия Веселова могла быть связана с этим ошейником, Чернов пока был не готов. Хоть и пришла пора. Рана, которая сама собой появилась и сама собой зарубцевалась… Снижение температуры… Байки про шаманское проклятие…

Нет! Пока он будет искать рациональные причины. Пока…

Затрещала рация, и сиплый голос Эрхана спросил:

– Как дела?

– Как сажа бела. – Гальяно пока еще говорил спокойно. Пока… – У Димона температура, как у трупа.

– У трупа ниже, – поправил его Чернов. Чисто механически поправил, потому что не любил, когда ситуацию перевирают.

– Трупы не разговаривают, – хмыкнул Веселов. Он сидел ровненько, зубами не клацал, больше не белел и не синел. Впрочем, куда уж больше?

– Эрхан, как думаешь, сколько продлится эта буря? Мало ли, вдруг нам понадобится больница.

А она понадобится. Если температура упадет еще на пару градусов, то чайком и теплыми одежками им не спастись. Если начнется фибрилляция, одному из них точно не спастись… Чернов думал и уже примерялся, как станет укладывать Веселова на заднем сиденье, случись что. Ему нужен нормальный доступ и твердая поверхность. А по факту ни доступа, ни поверхности… А по факту градусник показывает двадцать девять с половиной… Да, у Гальяно есть спутниковый телефон, да, его друг-олигарх могуч и почти всесилен. Наверняка у него имеется вертолет. Вот только сможет ли вертолет подняться в воздух в такую пургу? Глупый вопрос, потому что не сможет. В такую пургу даже передвижение на наземном транспорте сродни самоубийству. Что уж говорить про воздушный. Значит, придется самим.

– Эй, Димон… – Он тронул Веселова за плечо.

– Все хорошо, – отозвался тот.

– Холодно?

– Нет, уже почти нормально.

Почти нормально. Кого он хочет обмануть?

– Может, ему спиртику? – Гальяно отодвинул от уха трещащую рацию.

– Нельзя. – Чернов мотнул головой, открыл термос, плеснул остатки чая в чашку, сунул Веселову, велел: – Пей!

Тот послушно выпил. Кипяток одним большим глотком. Если они справятся с гипотермией, придется лечить ожоги слизистой. Но это потом, проблемы нужно решать по мере их поступления.

– …Я связался с метеостанцией… – протрещала рация голосом Эрхана. – У них все в порядке… на приборах высокое давление.

– То есть пурга только у нас? – спросил Гальяно, косясь на Веселова.

– Получается…

– А Тара? – Чернову вдруг сделалось стыдно, что в хлопотах о Веселове он совсем позабыл про Тару. Одна на снегоходе…

– Она справится, – протрещала трубка. – Найдет укрытие. Или сделает.

– Если буря локальная, значит, она долго не продлится? – спросил вдруг Веселов. Голос его заплетался, как у пьяного, а глаза в полумраке салона лихорадочно поблескивали.

Гальяно повторил его вопрос. Эрхан долго молчал перед тем, как ответить.

– Это не обычная буря… – сказал он наконец. – Я не знаю, сколько она продлится. Может быть, ровно столько, чтобы мы все здесь подохли.

– Очень оптимистично, – проворчал Чернов и сунул под мышку Веселову градусник. Двадцать девять… Вот тебе, бабка, и Юрьев день! – Эй! – Он потряс Веселова за плечо, но тот не ответил. Глаза его были закрыты, дыхание едва прослушивалось. Чтобы поймать пульс, пришлось поднапрячься. Тридцать пять ударов в минуту. Это если он правильно посчитал. Самое время расчищать пространство для маневров. Эх, дефибриллятор бы сюда…

А из рации, заглушая треск, вдруг послышался полный злости и отчаяния голос Эрхана:

– Куда?! Держи его!

– Что у вас там случилось?! – заорал Гальяно.

– Пацан… Пацан выскочил из машины…

Внедорожник качнуло, краем глаза Чернов успел уловить движение по ту сторону стекла. Что-то большое словно соткалось из снежных нитей, опалило их всех полным ненависти взглядом и истаяло. А Веселов выгнулся дугой, застонал, схватился за живот.

Пытаясь пробиться сквозь ворох одежды, Чернов уже знал, с чем столкнется. Наверное, поэтому почти не удивился, когда увидел расползающееся по свитеру Веселова кровавое пятно. Невидимый коготь вспарывал кожу его друга. Кожу, фасции, мышцы прямо у Чернова на глазах!