Джек Финней - Похитители тел [litres]

Тело, которое вы видели, примерно такого же роста и веса, как Джек, но что же тут странного? Джек – мужчина среднего роста и веса. Лицо покойного после смерти, как это часто бывает, разгладилось и стало бесстрастным – но ты, Джек, наделен творческим воображением и находишься под влиянием гуляющих по городу слухов. Как и Майлс, и Теодора, и Бекки. То же и со мной было бы, живи я в Милл-Вэлли. Твое сознание тут же связало вместе обе загадки и объяснило одну другой. Человеческий мозг стремится найти причину и следствие всех явлений, и загадочное объяснение всегда предпочтительней простого и скучного.

– Мэнни, но Теодора видела…

– То, что ожидала увидеть! То, что до смерти боялась увидеть! Я удивился бы, если б она этого не увидела. Вы двое хорошо ее подготовили.

Я запротестовал было, но Мэнни мне не позволил.

– А ты, Майлс, обнаружил в подвале у Бекки… свернутый в трубку ковер, к примеру, – да всё что угодно сошло бы. Ты был так взвинчен после ночной пробежки по улицам и так убежден, что найдешь там нечто, что как раз и нашел. Предрешено было, что найдешь. – Он вскинул руку, не давая мне слова: – Знаю, знаю, ты это видел. До мельчайших деталей, точно как описал – только не в реальности, а у себя в голове. Ты же врач, черт возьми. Ты знаешь, как это работает.

Это верно, я знал. Еще в общеобразовательном колледже, на лекции по психологии, в нашу аудиторию ввалились два дерущихся человека. Один выхватил из кармана банан, наставил на другого и сказал: «Бум!» Другой схватился за бок, достал американский флажок, махнул на первого, и оба выскочили за дверь.

«Это эксперимент, – объяснил профессор. – Изложите каждый письменно то, что видели, и сдайте мне в конце лекции».

В следующий раз он прочитал нам наши отчеты. Студентов было двадцать с лишним, и все написали разное. Кто-то видел трех человек, кто-то четырех, одна девушка пятерых. У кого-то парни были белые, у кого-то черные, у кого-то восточные, у кого-то и вовсе женщины. Один студент видел, как человека пырнули ножом и тот прижал к боку платок, тут же пропитавшийся кровью; сдавая профессору свой листок, он пришел в недоумение, не увидев на полу кровавых следов. О флажке и банане вообще никто не упомянул. Эти предметы не сочетались с разыгравшейся перед нами сценой борьбы, поэтому наше сознание исключило их и заменило более подходящими вроде ножей, пистолетов и окровавленных платков. Мы были абсолютно уверены, что видели то, о чем написали – и действительно видели, но не в реальности.

Признавая, что Мэнни, скорей всего, прав, я был в то же время разочарован и не хотел ему верить. Он прав: мы всегда предпочитаем загадочное простому и скучному. Передо мной все еще стояло, во всей ужасающей яркости, то, что я, как мне казалось, видел в подвале Дрисколлов. Ум соглашался с Мэнни, но эмоции напрочь отрицали его теорию. Наши с Джеком лица, видимо, давали это понять, потому что Мэнни встал и сказал:

– Вам нужны доказательства? Они будут. Отправляйся обратно в дом Бекки, Майлс, и я гарантирую, что в спокойном состоянии никакого тела на полке ты не увидишь. Тело было только одно, в подвале у Джека – с него всё и началось. Будут вам доказательства. Массовый психоз угаснет в Милл-Вэлли, как угас в Маттуне и в старой Европе, как угасают они всегда и везде. Ты, Майлс, снова увидишь Вилму Ленц и других, кто обращался к тебе за помощью. Некоторые будут избегать тебя из чистой неловкости, но если ты сам их спросишь, они скажут, что бред прошел и они сами не понимают, как это взбрело им в голову. Гарантирую также, что больше к тебе с этим никто не придет.

Мэнни посмотрел в ясное, поголубевшее небо и добавил:

– Я бы позавтракал.

Я признался в том же и предложил:

– Поехали ко мне, авось девочки нам что-нибудь соберут.

Джек вернулся в дом, чтобы выключить всюду свет и запереть двери. Вышел он с картонной папкой типа «аккордеон», где каждое отделение лопалось от бумаг.

– Мой офис, – пояснил он. – Текущая работа, заметки, справки и прочая лабуда. Всё очень ценное, бросить никак не могу.

У дома Бекки я остановился и вышел, не выключив двигатель. Было еще очень рано, нигде никого. Бесшумно ступая по траве, я обошел дом и огляделся вокруг. Из соседних домов не доносилось ни звука, в окна никто не смотрел. Я быстро пролез через выбитое окно в подвал, где было теперь светло, и осторожно двинулся к задней стене. Не хватало еще, чтобы меня застукали и спросили, что я здесь делаю.

Дверца шкафа так и осталась полуоткрытой. Я открыл ее до конца и посмотрел на нижнюю полку. Пусто. Я открыл все шкафы и не нашел ничего, кроме консервов, инструментов, пустых банок и старых газет. На моей полке лежал густой слой серой пыли, которая всегда накапливается в подвалах и которую я в непонятном приступе истерии принял за тело.

Не желая здесь задерживаться ни на секунду, я закрыл шкаф и вылез обратно. Пусть отец Бекки думает о разбитом окне что хочет, я ничего объяснять не стану.

– Ты был прав, – сказал я Мэнни с глуповатой улыбкой, отъехав от тротуара. И пожал плечами, глядя на Джека.

Животное под названием человек не может долго испытывать одну-единственную эмоцию, будь то страх, счастье, ужас, горе и даже довольство. После всего пережитого ночью я, как ни странно, завтракал с удовольствием. Этому помогало солнце, льющееся в открытые окна и кухонную дверь – желтое, теплое, полное утренних обещаний. Теодора, когда мы приехали, сидела на кухне и пила кофе с Бекки. Джек бросился к ней, обнял, расцеловал. Она выглядела усталой, под глазами лежали круги, но сами глаза смотрели вполне осмысленно. Через плечо мужа она улыбнулась нам с Мэнни, и мы все, как по сигналу, заговорили и засмеялись. Женщины достали кастрюльки и сковородки, полезли в шкафы и в холодильник, мужчины уселись за стол. Бекки налила нам кофе.

По молчаливому согласию мы не говорили ничего о минувшей ночи и нашем визите к Джеку – во всяком случае, не всерьез, – а женщины нас не спрашивали, чувствуя, как видно, что всё кончилось хорошо.

Теодора поджаривала сосиски, Бекки взбивала яйца, побрякивая ложкой о миску – приятный звук.

– Вообще-то, Джек, мне мог пригодиться твой дубликат. Один бы, как всегда, слонялся по дому и творил, не слыша ни одного моего слова, а другой, глядишь, поговорил бы со мной и даже посуду иногда вытер.

Джек улыбался жене, радуясь ее хорошему настроению.

– А что, попробовать стоит. Может, другой я, улучшенный, научился бы наконец писать, не колотясь лбом о стену.

– Очень полезно, – поддержала Бекки. – Одну меня несут по улице в прозрачной ночной рубашке, а другая почивает себе, ни о чем не ведая.

Мы обсудили всех. Один доктор Кауфман мог, по словам Теодоры, принимать пациентов, а другой играть в теннис, второй Майлс Беннел отоспался бы всласть.