Борис Конофальский - Вассал и господин

— Извините, добрый господин, но ваше лицо, кажется мне знакомым. Мы нигде не встречались?

Всем пришлось остановиться, даже барону. Кавалер сразу узнал этого господина, но говорить с ним ему совсем не хотелось, он ответил:

— Наверное, мы встречались на юге. Я провел там двенадцать лет.

— Да нет же, я там не бывал, — продолжал молодой господин. Он нахмурил брови, вспоминая и не очень-то вежливо указывая на Волкова пальцем. — Вы, кажется, коннетабль из Рютте. Точно, вы служите у барона фон Рютте.

Волков не мог вспомнить имени этого господина, но несомненно помнил его лицо, он был одним из тех, кто приезжал в Рютте еще с двумя мерзавцами его убить. Он стоял и думал, что бы этому человеку ответить. Скорее всего, это была бы колкость, но ему не дал ее произнести барон:

— Господа, — громко сказал он, — этот добрый человек божий рыцарь Иероним Фолькоф. Он прибыл сюда по приглашению Его Высочества, чтобы получить награду, что он заслужил деяниями своими в Хоккенхайме.

— А, так это вы тот самый ловкач, что палил баб в Хоккенхайме? — язвительно поинтересовался один из рыцарей, высокий молодой красавец в роскошном берете с дорогим пером.

Его вопрос был встречен остальными господами с интересом и весельем.

А кавалер расценил этот вопрос как вызов. Ну а как иначе, слово «ловкач» в устах этого господина носило смысл уничижительный, даже презрительный. Безусловно, это был вызов. Вот только кавалеру не было понятно, этот господин хочет его проверить или хочет драться. И то и другое было возможно, от этих господ всего можно было ожидать. И теперь этот человек с вызывающей улыбкой ждал от него ответа.

И остальные заметно посмеивались. Тоже ждали, пребывали в любопытстве. На их благородных лицах играли надменные улыбки, усмешки, светились высокомерие и интерес. Но Волков знал, что им ответить. Никогда, да благословен будь Господь, что научил его читать, никогда он не лез за словом в карман. Глазами он нашел того, кто задал ему этот вопрос, сделал к нему шаг и спросил у него вкрадчиво:

— А не из тех ли вы господ, что мнят себя ведьмозаступниками?

— Что? — не понял сразу сути вопроса молодой господин, только что считавший себя удачным шутником.

— Не из тех ли вы господ, что считают, что к ведьмам надобно проявлять милосердие?

Шутник молчал удивленно, явно не ожидал он, что разговор так обернется.

— А может, вы считаете, что Матери Церкви нужна реформация? — повысил голос Волков, все еще сверля взглядом молодого рыцаря. И делая еще один шаг к нему.

— Да нет же, — промямли тот в ответ. — Это была шутка.

— Шутка? Вы шутите над Святой Инквизицией, которая спасет верующих от козней ведьм и ереси? — кавалер оглядывался и видел, как с лиц рыцарей исчезают улыбки, и с внутренним удовлетворением он продолжал, обращаясь к барону:

— Горько мне видеть, что среди рыцарей курфюрста, опоры трона императора, есть люди, для которых Матерь наша Святая Церковь является объектом шуток.

— Не огорчайтесь, друг мой, — сказал барон, взяв Волкова под руку и погрозив молодым придворным пальцем, — это глупцы, повесы. Попрошу нашего герцога сделать им внушение. Распоясались. Пойдемте, пойдемте, друг мой.

Больше ни один из рыцарей не произнес им в след ни одного слова.

Когда Волков и его офицеры оказались в отдельной комнате, где лакеи суетились подносами и кушаньями, а дверь на балкон за ними затворилась, Бертье перевел дух и сказал:

— Фу, прошел между ними, словно штурм стены отбил.

— Да уж… — многозначительно поддержал его Рене.

— Не волнуйтесь, господа, — произнес Брюнхвальд спокойно, — кавалер Фолькоф владеет словом не хуже, чем мечом или арбалетом.

— И, слава Богу, а я уж думал, что дуэли не избежать, — сказал Бертье. — А то я стоял среди этих господ, как будто голый среди стаи волков.

— Да уж… — повторил Рене.

А Брюнхвальд только посмеялся тихо, и его смех кавалер расценил как похвалу.

А барон тем временем ушел в обеденную залу, но тотчас вернулся и сказал важно и громко:

— Его Высочество курфюрст Ребенрее соблаговолит принять вас немедленно, кавалер.

Волков оправил одежду, сжал и разжал кулаки. Вздохнул и шагнул в столовую залу, барон сразу зашел за ним и прикрыл дверь.

Удивительные окна под потолок пропускали в залу много света. Там пахло кофе. Редкое зелье в этих северных краях. За столом, уставленным кушаньями, сидел один человек. Одет он был на удивление просто. Менее богато, чем лакей, стоявший за его спиной и намного менее богато господина в мехах, поверх которых лежала тяжелая золотая цепь. Господин в мехах и золоте читал сидевшему за столом документы ровно до той секунды, пока в залу не вошел Волков.

Чтец остановился и уставился на вошедших. Волков низко поклонился человеку, что сидел за столом. Лицо у того было выразительное. Глаза навыкат и внимательные. Нос, длинный нос был фамильным знаком Ребенрее. Даже дамы этого рода не могли избежать этой характерной родовой черты. А еще эта фамилия плохо переносила оспу. Болела этой болезнью тяжело. Вот и лицо герцога было изъедено этой болезнью.

— Рыцарь Божий, хранитель веры, коего многие заслуженно зовут Инквизитором, Иероним Фолькоф. — Представил Волкова барон.

Герцог и господин в мехах поклонились ему в ответ. Вернее, господин поклонился, а герцог выразил свою благосклонность милостивым кивком.

Барон начал расхваливать кавалера, говорил, что рыцарь, принял близко к сердцу то положение, в которое попал двор, и сделал все, что было можно, чтобы положение сие не усугубилось.

Он говорил и говорил, нахваливал, Волкова, рассказывал, что он претерпел, в Хоккенхайме, а герцог тем временем встал и, подойдя к Волкову вплотную, заглянул ему в лицо и спросил негромко:

— Так это вы убили моего лучшего рыцаря?

Барон замолчал. В зале стало тихо. И только кавалер стоял напротив герцога. Лицом к лицу. Мог, конечно, кавалер начать спрашивать мол, кого, когда. Но это было бы глупо и низко, словно он юлит и боится. И он ответил просто:

— На то была воля Божья.

— Божья? — на изъеденном оспой лице герцога появилась недобрая улыбка.

— Не я искал ссоры. Не я приехал к нему? — твердо сказал Волков. — Он искал меня.

— А арсенал, что вы разграбили в Ференбурге, тоже искал вас? — продолжал улыбаться курфюрст. — А храм там же тоже вас искал?

— Раку из кафедрального собора Ференбурга я забрал по велению епископа Вильбурга. Он дал мне денег и велел собрать людей, чтобы сделать это. А арсенал города я не грабил, я отбил его у рыцаря Левенбаха, врага вашего, и рыцаря этого я убил. В моем обозе его шатер. А то, что люди мои взяли себе что-то из арсенала, так пусть лучше им достанется, чем врагам Господа, еретикам. К тому же, одну пушку, отличную, новую полукартауну из хорошей бронзы через офицера вашего, я предал Вашему высочеству.