Нова Рен Сума - Место вдали от волков [litres]

Что-то осталось без ответа. Это происходило там, у меня над головой, все эти недели. Я ухватилась за матрас и подняла его, подтащила к другой стене. Затем отодвинула комод в сторону. Маленькая дверь в стене никогда не запиралась на ключ и открылась так же легко, как и всегда. Лампочка зажглась. Лестница тихо стонала у меня под ногами, кирпичные стены были такими же узкими, как и раньше, но почему-то это лишь давало чувство безопасности, когда я протискивалась наверх.

А наверху, где сложили кирпичи, чтобы перекрыть выход на крышу, я прижалась щекой к шероховатой поверхности. Там, наверху, было темно, но по другую сторону стены, на крыше, точно должна была быть дверь.

У леса за домом есть определенный запах, который кажется более острым и ярким, чем у деревьев, которые растут в городе. Хвои и коры деревьев, лесного ручья, что тянется через лес, пересекает шоссе и вьется среди поваленных деревьев. Он проникает в кожу, особенно если провести ночь в самой чаще, где кора толще, земля влажная, а тропы запутаны так, что можно кружить часами.

Я снова здесь, в лесу, как в тот вечер. И никуда не уезжала. Темнота клубится у моих ног, а я стою на краю, сомневаясь, стоит ли шагнуть вперед. Но пока я балансирую на краю, все меняется. Ветер подхватывает и путает мои волосы. Боль простреливает колени, и мне хочется за что-то ухватиться, но здесь нет перил. Здесь нет света – нет окон или выступов, на которые можно было бы опереться, нет незнакомцев, которые столпились бы на тротуаре вокруг моего тела.

Позади раздается звук – треск ветки, вой ветра, который больше напоминает крик животного или, что еще хуже, девушки.

Собрав последние силы, я начинаю бежать, а потом происходит это. Я падаю, и кажется, что подо мной нет ничего на несколько километров. Может это и так. Я начинаю барахтаться, но это лишь ускоряет падение.

И звезды мне тоже не помощники. Они проносятся мимо, и я не могу за них ухватиться.

А затем я оказываюсь в самом низу. В ушах звенит. Я держу телефон, и его бледно-голубое свечение в лесу кажется таинственным. Но с экрана на меня смотрит лицо моей матери. Она звонит мне. Звонит и звонит. Я собираюсь с силами и поднимаю трубку, а затем слышу, как она снова и снова выкрикивает мое имя, а позади шумит что-то напоминающее шоссе, по которому проносится ветер.

Когда экран темнеет, я больше ничего не вижу, а просто лежу на дне оврага, а голубое свечение исчезло и не возвращается.

Звук, проникающий в мои уши, пугает меня. Он тяжелый, задыхающийся.

Это я. Это звук моего собственного дыхания. И оно медленное и более рваное, чем ночь.

Тишина окружает меня, заползая глубоко в голову. Она шелестит словно листья, а затем трескается.

Я все еще здесь.

Вспыхивает свет, и я моргаю, чтобы привыкнуть к нему. Мне тепло, хотя не уверена, что могу двигаться.

В поле зрения появляется пара коричневых ботинок. Когда они приближаются, под подошвой хрустят ветки, и в тот момент я осознаю, что это. Это трещат мертвые руки деревьев.

Свет невероятно яркий, а потом он разделяется на множество лучей. И теперь солнце заслоняет лишь лицо. Сапоги остаются на месте, но лицо отворачивается.

– Я нашел ее, – разносится по лесу низкий голос.

Топот ног, хруст веток в кустах, макушки диких сорняков в вышине, словно я вдали от чего-то зеленого. Воздух пронзает свист, словно кто-то таким образом переговаривается друг с другом, и от этого звенит в ушах. Я не могу ни повернуть голову, ни закрыть глаза, ни открыть их, ни пошевелить хоть какой-то частью тела, ни издать какой-либо звук. Просто не могу. Даже если приложу для этого все свои силы. Я просто часть грязи. И еще один свисток – последнее, что я слышу.

– Я нашла ее, – раздался испуганный голос.

Свет падал на меня и кружил рядом. Это настолько шокировало меня, что я подняла руки, чтобы закрыть лицо. Фонарик держала Анджали, пытаясь заставить меня встать и вылезти оттуда.

Каким-то образом я оказалась не наверху, а внизу. Выбравшись из объятий Анджали, я повернулась к лестнице, чтобы взглянуть на нее, скрывающуюся в темноте, но ее не оказалось. Лестницы нет. Маленькая белая дверь в стене была открыта, но вела в чулан. Я сидела в низенькой нише в стене, из которой нельзя было выбраться наверх, или наружу, или куда-то еще.

– Что ты там делала? – спросила Анджали.

Лейси беспокойно топталась в дверях.

– Ты издавала какие-то странные звуки.

– Кричала и выла, – добавила Анджали.

– Мы подумали, что у тебя в комнате животное, – сказала Лейси.

Они долго еще настороженно наблюдали за мной, хотя и помогли закрыть дверь и застелить кровать. А затем поставили комод на место и подняли стул, который упал у стола.

Казалось, они смирились с нашей жизнью здесь, смирились, что придется провести еще одну ночь под этой крышей. А когда я сказала, что не присоединюсь к ним за ужином, потому что у меня нет денег, чтобы заказать еду, они оставили меня одну.

Я не выходила из комнаты до глубокой ночи.

Было достаточно поздно, но в то же время еще слишком рано, поэтому девушки, живущие со мной на этаже, спали. И я могла принимать душ столько, сколько мне хотелось. Когда я провела рукой по запотевшему зеркалу в ванной, чтобы посмотреть на себя, то поняла, что выгляжу по-другому. Что-то изменилось. Зеркало висело так, чтобы в него смотрелся высокий человек, поэтому мне пришлось поднапрячься, чтобы увидеть в нем свое лицо.

Пар от душа улетал в вентиляцию, не затрагивая зеркала. Синяк под глазом постепенно сходил. Фиолетовый, который, казалось, навсегда окрасил мое лицо, стал бледнее. Царапина на губе почти затянулась. И как только я рассмотрела себя, то поняла, что и от пульсирующей в затылке боли, к которой уже привыкла за последний месяц, не осталось и следа. Мои раны заживали. А голова… стала почти ясной.

Когда я вернулась в свою комнату, мне захотелось начать все сначала, примерить на себя роль нового человека. Я осторожно спустилась по лестнице с наволочкой, наполненной вещами, которые появились у меня за последние четыре недели. Я выгребла все, до чего смогла дотянуться, из-за радиатора и если что-то и пропустила, то только потому, что это оказалось слишком глубоко затолкнуто. Я отложила мамины вещи в сторону и забрала остальное, все до последней вещи. И ей оказался портрет мамы, снятый с гвоздика на стене.

У дверей девушек я оставила вещи из своей коллекции, подношения, которые люди, живущие с Кэтрин де Барра, оставляли ей. Серебряные бусы. Читательский билет. Помаду, перочинный ножик, ленту. Вернула каждую ручку. Возможно, я перепутала некоторые предметы, но сделала это не намеренно.

У меня остались только две вещи. И одной из них был опал.