Нова Рен Сума - Место вдали от волков [litres]

Он стал скользким от пота, потому что я сжимала его в кулаке. И даже чувствовала трещину на нем, которая, казалось, пыталась разделить его на две неравные части, поэтому я едва сдерживалась, чтобы не подковырнуть скол пальцем и не разломить камень.

Я могла бы оставить его себе, или продать его, или сохранить на случай, если встречу кого-то достойного, чтобы отдать ему. Но кольцо никогда не принадлежало мне. И даже маме, хотя она и хранила его все эти годы.

Поэтому я собиралась проститься с ним. И может, именно это желание толкнуло меня вылезти на пожарную лестницу и преподнести его ночи. А когда я разжала кулак, рука задрожала, а тело охватил трепет, словно я выпускала живое существо.

Я сильно подбросила его, и опал взлетел высоко над крышей, преодолел сад и опустился за оградой.

Я следила за ним глазами, таким необычным и ярким, словно падающая звезда. А потом он разбился, развалился и разлетелся на куски в разные стороны. Серое небо стало фиолетовым. А затем перетекло в синий, в зеленый, в розовый и в какие-то запредельные цвета, у которых не было названий. Но в каждом из них виднелась крупица черного. И на мгновение небо над «Кэтрин Хаус» напоминало опал, словно ожило из осколков разбитого камня, которые увеличились и умножились, превратившись во что-то такое красивое и разрушительное, чего мне никогда не доводилось видеть.

А затем я решилась.

Но все же ухватилась за перила, чтобы успокоиться. И заметила на пальцах фиолетовые, синие, черные и зеленые разводы.

А когда взглянула вниз, то увидела, что высокие железные ворота, отделявшие маленький двор от безумного, неконтролируемого города, качались. Они всегда были заперты в этот час, изнутри и снаружи, крепко удерживаемые цепью. Но сейчас слабый ветерок покачивал их из стороны в сторону.

Мне захотелось убедиться в этом. Поэтому я забралась обратно и спустилась по лестнице.

В фойе я посмотрела в высокое окно рядом с входной дверью, расплющив лицо о витражи. Там никого не было.

В этот час улица за нашими воротами больше напоминала заброшенные места из фильмов, вот только камер вокруг не стояло.

Город-призрак.

Я дернула входную дверь. Ворота были открыты. И они все так же покачивались на ветру. Цепь валялась на тротуаре.

Я спустилась с крыльца и на мгновение застыла у ворот.

А затем толкнула их посильнее и прошла сквозь них.

Я не стала запирать ворота перед уходом. Я позволила им раскачиваться на ветру, чтобы скрип разбудил остальных, но потом нажала на звонок, встроенный в ворота. Просто надавила на кнопку пальцем, слушая, как электронный визг разносится по всему дому. И хотя девушки слышали его, никто не поднялся с кровати, чтобы открыть дверь. На нижних этажах он слышался отчетливее, проникая в комнатки и находя их уши, чтобы вырвать их из снов. Мне хотелось вернуться и разбудить Анджали, Лейси, даже Гретхен и остальных, но они и так услышали звонок. Они услышали его, а потом заметят, что ворота раскачиваются.

Остановившись на углу, я оглянулась и увидела, как в одной из комнат зажегся свет. У Лейси. А затем в еще одной, двумя этажами выше. Если бы я постояла подольше, то, уверена, кто-то из них открыл бы дверь, и одна из девушек – я надеялась, что Анджали, – выскользнула бы босиком на улицу, ведомая любопытством.

Но мне нужно было идти. И я могла выбрать любое направление. Отправиться в верхнюю часть города или в центр, в Ист-Сайд или Вест-Сайд, Бликер-стрит или Шестую авеню, или туда, куда приведет меня петляющая улица Вэйверли.

Я планировала добраться до центра города. Мои ноги твердо стояли на земле, и предстояло пересечь множество кварталов, но впервые я почувствовала, что нахожусь на своем месте. И теперь казалось, что шаги невероятно широкие, а руками я могу коснуться неба.

Чуть позже

Оставалось сделать только одно, и это оказалось нелегко. Я стою в темноте у окна и смотрю на маму в доме отчима. На заднем дворе есть датчик движения, но он меня не засечет. Я в безопасности. Даже соседская собака меня не учует. Когда поднимается ветер, я почти парю.

Мама не знает, что я вернулась. Что я стою здесь, у этого самого окна, возле неровной насыпи вокруг деревьев, чтобы посмотреть, как ей живется в этом доме без меня.

Она сегодня одна. У него снова рабочий ужин – я видела, как он шел по подъездной дорожке, поправляя галстук, – а девочки отправились на вечеринку в чьем-то доме на огороженном заднем дворе. Из того, что я услышала, никто не хотел веселиться в лесу после того, как там нашли тело, и сестры считали, что это испортило все лето. Но тем не менее вечеринки все же устраивали, как и вечные споры на тему того, кто будет покупать пиво.

Дом погружается в тишину, словно на него налетело облако. Мама внутри встала и принялась бродить по комнатам.

Я все еще считаю это двухэтажное ранчо, выкрашенное в зеленый, словно мох, цвет и со следами от термитов, его домом, и так будет всегда, независимо от того, сколько она пробудет его женой и сколько проспит с ним в одной кровати. От нее ничего не зависело, начиная от мебели и заканчивая тем, что висело на стенах и какие чашки стояли в шкафу. Единственное место, которое когда-либо принадлежало ей, это крошечная и пыльная комната с узкой кроватью и одним окном, которую мама снимала тем летом, когда жила в городе. Именно это я говорила себе, когда думала, что знаю, чего она хочет.

Я не могу войти в дом, поэтому стою здесь, снаружи, и довольствуюсь тем, что попадает в поле моего зрения. Я провела здесь, наблюдая за ней, уже несколько ночей, и иногда она сидела на кресле-качалке, которое он поставил в коридоре и не разрешал никуда переносить. Она нянчила меня в нем. Мы нашли его на подъездной дорожке рядом с мусорными мешками в день вывоза мусора вскоре после того, как в наш старый дом заехала новая семья. Мама тогда остановила машину, вышла и некоторое время качалась в нем на гравии, а тот хрустел. «Когда-нибудь оно должно стать твоим», – сказала она. Рывком подняв его, она понесла кресло к багажнику, но оно не влезло туда. Поэтому она запихнула его на заднее сиденье, а две ножки торчали из окна. Когда мама принесла его домой, для него не нашлось места в спальне, которую она делила с ним. Как и в гостиной, и в кабинете – оно не сочеталось с мебелью, – поэтому кресло-качалка оказалось в конце коридора, возле высокого окна, из которого виднелись деревья. И с синей подушкой для сиденья.

Но в этот раз кресло-качалка пустовало. И на кухне никого не было.

На плюшевом диване в кабинете лежал лишь пульт.

И только через какое-то время она появляется в своей спальне и направляется к комоду, который прекрасно видно из окна. Она открывает верхний ящик и, как обычно, роется в самой глубине, но ничего не достает. Его там нет, если я правильно поняла, что она там искала. Мама стоит у комода и выглядит так, словно хранила там что-то важное, но оно исчезло и не возвращается, как бы она ни стремилась это найти. И я решила сделать это. Теперь мне предстояло отпустить ее.