Ричард Кэдри - Дети Лавкрафта [сборник litres]

– Ты ступай найди Эмиля, – говорит Инамората, и то, как она произносит это, не позволяет Гали ни мешкать, ни расспрашивать, зачем. Она просто встает и быстро спускается вниз, криком зовя старика. Инамората не отрывает глаза от подзорной трубы, не отводит ее ни от падающих птиц, ни от переливающегося маслянистого пятна, которое уже вряд ли больше чем в полумиле от берега и медленно подползает ближе. Но думает она о том жутком обрубке камня из мешка Гели, и думает она о мертвых морских звездах и ежах, а еще вспоминает, как мама изображала голос мостового тролля.

И сирены воют.

Дэвид Никль– писатель и журналист, живущий и работающий в Канаде, в Торонто. Он автор нескольких романов, в том числе Eutopia: A Novel of Terrible Optimism («Евтопия, роман жуткого оптимизма») , а его рассказы совсем недавно изданы в виде сборника Knife Fight and Other Struggles («Драка на ножах и другие сражения») . Его проза появляется на сайте Tor.com, в журналах Cemetery Dance, Pseudopod , включается в ежегодные сборники лучших произведений в жанре фэнтези и ужаса. Некоторые из них были адаптированы для телепостановок.

– Я вон там переходил… – Жюль указал (рукой, что осталась неповрежденной) на перекресток в десятке метров, как раз за искореженным когда-то надежным старым добрым велосипедом. – …и только-только ход набирал…

– …и кувыркнулись, – произнесла она.

– И кувыркнулся, – подтвердил Жюль. С минуту обдумывал случившееся: его промашка. – Вот дурак. Я ж убедиться решил, положил ли в карман очки.

– Положили?

– Положил.

– Сейчас их на вас нет, кстати.

– Упали, – сказал Жюль.

– А-а. Вон они.

Очки залетели в тень от выхлопной трубы припаркованного автофургона. Жюлю их не было видно, но она поднялась, подобрала очки и вернула их Жюлю. Очки были новыми и не из дешевых. Он надел их и, моргнув, глянул на свою спасительницу.

– Забавно. Я думал, вы старше, – произнес он и тут же извинился, поясняя: – Я немного не в себе.

Она кивнула:

– Головой ударились?

– Нет. Ударился я рукой и коленкой.

Она помогла ему поднять велосипед с дороги, и вместе они поднялись на тротуар. Жюль прислонился к низкой чугунной ограде и глубоко вздохнул.

– Вид у вас нездоровый, – сказала она. – Пойдемте со мной. Я живу тут, за углом. Видите?

Она указала на дом на узенькой улочке – и вправду сразу за углом. Жюль его и раньше видел. Солидный такой красного кирпича викторианский особнячок с куда более высокой оградой, чем та, на какую опирался Жюль, за оградой густой садик, за которым, словно за вуалью, укрывался широкий парадный вход.

Пока она вела его через ворота и садик к входным ступеням, Жюль позволил себе вообразить нечто эротическое. Боль в колене донимала все больше, мучительнее становилась и боль в левом плече. Она ничуть не убывала, ни в коем разе. Но он позвонит на студию, объяснит, что попал в аварию и приедет позже, а может, и не приедет, в зависимости от серьезности повреждений… или того, что Судьба ему уготовила.

Она взяла у него велосипед, подняла его одной рукой, отыскивая место у перил парадного. Сильная была: велосипед у Жюля был старый, не такой дорогой, еще из тех, со стальными рамами, отнюдь не легковесный. С таким плечом, как у него сейчас, ему, конечно, с великом трудно управиться.

Следуя за ней, Жюль прошел в большую гостиную с паркетом из темного бука и темными мореными балками по потолку. Над камином висела широкая картина на мифологический сюжет: мужчина держит отрубленную голову змееволосой Медузы. Тесей или Персей, кто-то из них.

Она на время удалилась на кухню и вернулась со стаканом воды. Он выпил воду в два глотка, держа стакан в правой руке. Не очень-то был уверен, что левой вообще двигать сможет. Ему, скорее всего, надо бы в больницу.

И все же… картина притягивала к себе. Тесей (или Персей) стоял против толпы мужчин посреди какого-то торжества, пошедшего, похоже, совсем наперекосяк. Мужчин, полуобнаженных, вооруженных копьями и короткими мечами, казалось, охватывали ярость и в то же время ужас при виде головы, нависавшей своей извивающейся змеиной гривой, словно фонарь. И там, куда падал смертоносный взгляд головы Горгоны, тело делалось серым, как камень.

Она взяла у него пустой стакан, поставила на пол возле его стула. Произнесла:

– Овидий.

– Простите?

– Это сцена из «Метаморфоз» Овидия. Персей (ага! Персей!) противостоит при дворе разбушевавшимся соискателям руки прекрасной Андромеды. Он поднимает отсеченную голову Медузы и тем обращает всех их в камень. Даже последний, умоляющий Финей, не был пощажен.

– По виду она очень старая.

– Должна бы быть. Но не эта. Ричард написал ее в 1978 году.

– Ричард?

Она кивнула, помрачнев лицом.

– Подделкой это назвать нельзя, для этого она не настолько хороша. Ее основа – картина Джордано. Вот та и вправду старинная. Ричард тогда много этим занимался. Копировал.

– Ричард. Это ваш отец?

– Нет. – Она села нога на ногу, позволив юбке задраться с колена. «А колено-то, – подумал Жюль, – весьма прелестное, кожа гладкая, утреннее солнце отражает, словно металл или дерево полированное». И выговорила: – А вы не очень-то сообразительны.

– Я… простите?

– Вам бы в больницу следовало. Но вы не поедете.

– Я этого не говорил.

– Но вы не поедете. – Она мило улыбнулась. – Вы на секс надеетесь.

Что ж, такое позволяет играть в открытую. Жюль ответил не сразу. Надеялся он на секс? Само собой, представить себе такую возможность он позволил и даже оценил свои обстоятельства и ранения, считая такую возможность отнюдь не неприятной. Но этот малый, Ричард, художник… с ним как быть? Здоровой рукой Жюль снял очки, и вдруг его осенило: а не надеется ли она на секс? Не надеялась ли?

Глаза у нее прищурились, впрочем, весьма добродушно.

– Меня ваше плечо беспокоит.

И, сказав это, рассмеялась, и Жюль тоже. «Вот, – подумалось ему, – и все дела».

Дом был намного больше, чем казался с улицы, но Жюля это не удивляло: грозные старинные викторианцы в этой части города обычно простирались и расширялись и назад, и вверх, а даже, наверное, в глубь земли, зачастую попирая все правила геометрии. Они с Хелен… да, Хелен! Во, дела! Жюль и Хелен поженились!.. Когда-то в привычку взяли в выходные наведываться в открытые риелторские конторы, чтобы поглазеть на дома, какие, возможно, никогда не могли бы себе позволить, и старались просто себе представить, как владеют ими.

Этот дом не был столь же хорошо отделан, как те, но был того же пошиба. Они поднялись по широкой лестнице, огражденной толстыми дубовыми перилами, в верхний коридор, который тянулся, изгибаясь, к задней части дома и доходил до еще одной лестницы, поуже и покруче, шедшей вкруговую и ведшей в спальню в мансарде, бывшую скорее целой квартирой – с ванной, пространством для отдыха и обширной кроватью, все это освещалось через прорезные окна ярким дневным светом, имелся и выход на площадку на крыше.