Ричард Кэдри - Дети Лавкрафта [сборник litres]

Или мог бы сказать так: «Вижу Ричарда в виде хлипкого завитка дыма, кружащегося вокруг яркого дьявольского колдовского огня, какой поддерживает его когда-то любящая бабушка, существо из кости, плоти и похоти, прекраснее Андромеды да к тому ж и постарше нее» .

Только не было слов (и уж конечно, не было старых слов), какие Жюль мог бы позволить себе в таком месте.

Ричард, впрочем, похоже, понял и, изобразив улыбку, сделал Жюлю знак следовать за ним – через позабытую платформу и вокруг вагона, через еще один большой сводчатый проход и в почти межзвездную тьму.

– Это была… нелепость какая-то. Я не в силах объяснить.

С первым Хелен согласилась, но посоветовала Жюлю поупорнее заняться вторым.

Он вздохнул и положил врученный ему этюдник на больничную тумбочку.

– Хорошо. Полагаю, я долгое время думал об этом. Моложе я ведь точно не становлюсь, верно? И ты тоже. А работа… что ж, она работа и есть. Не призвание. Ничего из мною сотворенного особого смысла не имеет, так ведь?

И Хелен принялась рассуждать вслух: хотел ли Жюль сбежать, исчезнуть, как оно и вышло? Она понимала, что меж ними не все ладно, как она выразилась: костями своими чувствовала, что дела меняются к худшему. Но он что, уходил ?

– Так обстоятельства сложились. Я… – Ему вспомнилось то утро, очки, автофургон, и он понял, что искренне не желает опять толковать об этом, только не опять. В этом была доля трудности. – Я встретил кое-кого. Одних людей.

При этих словах она встала, обошла свободную кровать в больничной палате, встала у окна. Рассказала Жюлю, как волновалась, когда он не позвонил, когда не появился на работе, домой не пришел. Боялась, что произошло с ним что-то страшное. Из того, чего она боялась, страха у нее не было, пожалуй, лишь перед тем, о чем он говорит.

Она думала о нем лучше.

– Ты хотела, чтобы я объяснил. Хорошо. Прошло сколько? С неделю, как меня нашли. Я был под городом, в глубоком тоннеле. – Он хмыкнул при мысли об этом. – Тайный тоннель. Там я видел… всякое, чего раньше и представить не мог. Произведения живописи, которые были… потрясающими? Непостижимыми? Они говорили со мной… вот в чем дело. Но художник, создавший их… – Жюль покачал головой, и усмешка исчезла с его губ. – …В этом не было ничего хорошего. Я не мог остаться. Не было во мне «искусства». Это было бы небезопасно. Он хотел освободить меня. Не знаю. Мы были превыше слов, превыше языка. Только я понимал: оставаться мне нельзя.

Жюль нажал кнопку на пульте своей больничной койки, и та поднялась, позволив ему видеть лучше. Хелен прикрыла лицо рукой, пальцы ее касались лба, когда шея склонилась вперед.

– Вот и оставил он меня снаружи. И полиция, думается, доставила меня сюда.

Хелен подтвердила, что так и было. Он был болен, истощен, ранен, бредил от переохлаждения. Какая-то у него инфекция была. Червяки были. Но, как утверждали врачи, он пошел на поправку. И она прямо спросила:

– Готов ли Жюль сейчас пойти домой?

Он опять покачал головой. Сказал:

– Я теперь другой. Я к себе на работу не вернусь. Не знаю, смогу ли я и к тебе вернуться. Я должен сделать из самого себя человека достойного.

Хелен полагала, что на это, возможно, потребуется некоторое время, но Жюль сказал, что она, наверное, не поняла. Он не говорил, что должен быть достоин Хелен. Ему необходимо быть достойным Ричарда. И его Королевы. Достойным ее .

– Ах, – воскликнула она. – Так , значит.

И хотя Жюль знал, что в чем-то оно и было так, он попытался убедить ее, что это было еще и гораздо больше, чем так . Хождение по странным, черным землям под городом все укрепило и утвердило. В самом деле, только когда они с Ричардом поглубже порылись в этих незримых соборных залах, усыпанных костями кавернах, когда миновали желчные озера, только тогда Жюль увидел, воистину увидел , чем он мог бы овладеть, кем мог бы стать и насколько это величественнее увядающей привлекательности ее прохладного гладкого тела, ее ввергающих в забвение объятий.

Он старался вновь ощутить эту таинственную стихию – с некоторым успехом, раз уж его извлекли из канавы с водой, доставили в больницу, успокоили его, снабдили элементарными материалами: карандашом и этюдником, – какие он потребовал.

– Посмотри, вот над чем я работаю, – сказал Жюль. Он придвинул к себе этюдник, раскрыл его на последней странице и протянул Хелен. – У меня такое чувство, словно я наконец-то начинаю прозревать .

Хелен взглянула на рисунок Жюля, и ее едва не стошнило. Она сделала вдох, задержала воздух на биение сердца и, наконец, медленно выпустила его через сморщенные, без кровинки, губы.

Потом она захлопнула этюдник, положила его обратно Жюлю на колени и ясным, негромким голосом попросила его о разводе.

Брайан Эвенсон– автор более десятка художественных книг, совсем недавно вышел сборник его рассказов A Collapse of Horses («Павшие кони») . Трижды был финалистом премии Ширли Джексон. Его роман Last Days («Последние дни») удостоен премии Американской библиотечной ассоциации как лучший роман ужасов 2009 года. Роман The Open Curtain («Открытый занавес») стал финалистом премии Эдгар и премии Международной гильдии ужасов. Трижды отмечался призами О’Генри, получал творческую стипендию Национального фонда поддержки искусств. Живет в Валенсии, штат Калифорния, работает в Калифорнийском институте искусств.

Гейр никогда не носила очков, никогда в них нужды не было, а потом вдруг, в сорок лет, понадобились. Не во всякое время и не на каждый день, не для всего, но точно – для чтения. И стоило только обзавестись очками, как она надивиться не могла, как прежде ухитрялась читать без них.

Поначалу у нее от очков слегка кружилась голова, мир под оправой, казалось, двигался иной поступью. Гейр надевала очки, снимала их, укладывала в футляр и вновь вынимала их из него. Однако попозже мозг ее приноровился и попросту перестал обращать внимание на то, каков окружающий мир, да и Гейр перестала уже замечать особую разницу. Через некоторое время стало легче оставаться в очках, а когда нужды в них не было, взирать на мир поверх стекол.

– Могла бы бифокальные купить, – говорил ее муж. – Или с линзами-прогрессивками. – Сам он бифокальные не носил: делал то же, что и она, стряхивал очки на кончик носа и смотрел поверх них, – и она говорила ему то же самое бессчетное число раз. Поначалу Гейр считала, что муж поддразнивает ее, но потом решила: нет, похоже, действительно думает, что у него на языке то же, что и на уме.

– Просто я эти купила, – отвечала она ему всякий раз точно так же, как и он ей. – Может, когда понадобится новая пара, куплю прогрессивки.