Дмитрий Ахметшин - Дневник запертого в квартире, или Сердца Под Октябрьским Дождём [СИ]

«Стоять на пороге» было очень дельным советом. Всего-то делов, что удерживать себя во сне, в то же время сознавая, что спишь.

Каждый раз, просыпаясь, Алёна сверлила тёмными глазами потолок. Ничего не выходило. Она упорно не желала вспоминать, что спит. Даже решившись пойти на риск — попробовать, осознав себя в момент падения, когда это было проще всего сделать, остаться во сне и на твёрдой поверхности одновременно, уцепившись за плющ или за край уступа, — она ничего не добилась. Страх вновь погрузиться в воду вышвыривал её в реальный мир и накрывал сверху крышкой — исцарапанным, грязным потолком.

Занятая этой головоломкой, она не вполне осознавала, что делает и говорит, когда появлялся супруг. Он отошёл на второй план, оставаясь частью прежней жизни, ненужной, как трамвайный билетик в кармане пальто. Проявляя эмоции, которые он от неё определённо ждал, девушка ставила на проигрыш старую плёнку, подсознательно изумляясь, как такой умный человек как Юра до сих пор не раскусил этот фокус, не выбросил кассету и силком не вернул её в реальный мир. «Валентин», «убийства», «Зелёный ключ»… слова и фразы вращались вокруг семенами одуванчика, не неся в себе практически никакого смысла. Она не замечала полёта ложки, в которой плескалась жидкая молочная каша, не чувствовала, как горячее нечто скользит по пищеводу, не просила воды, но пила с неосознанной жадностью, восполняя потерю влаги. Один раз, вынырнув из своего видения, Алёна с изумлением осознала, что находится в вертикальном положении, поддерживаемая чьей-то тонкой, но твёрдой рукой, и только задним числом вспомнила, что только что была в туалете.

Всё это было странно, но в действительности значило очень мало по сравнению с загадкой, над которой билась Алёна. Эта загадка грозила рано или поздно обратить её в пепел.

Зная Юру, который верил, что против любого недуга непременно найдётся своя таблетка, она бы никогда не стала брать из его рук какое-либо лекарство. Не в этой ситуации. Но порошок был мельче, чем могло зафиксировать воспалённое сознание, а жжение в желудке, в тот момент когда феназепам, всасываясь в слизистую, садился на скорый кровяной экспресс и мчался прямиком в мозг, не вызвало у неё никаких подозрений. Следующая остановка — ЦНС!

И вот, спустя час и пятнадцать минут после начала действия лекарства, Алёна снова здесь. Бредёт по скользким камням, беспечно балансируя на краю потока. Вглядывается в искорку света — определённо, дневного. И определённо погода там лучше, чем под веками у спящей тайги. На этот раз человеческого силуэта там нет. Может, пошёл навстречу? Или незнакомцу (кем бы он ни был) надоело просиживать штаны в ожидании непонятно чего… должны же быть у нормального человека ясным солнечным днём другие дела?

Как бы то ни было, Алёна не расстроилась. Она продолжала идти вперёд, сбивая с больших влажных листьев воду. Изумрудно-зелёная лягушка, прыгнув, приземлилась на её босую ногу. Удивительно! Пещера в этот раз более реальна… чем когда? Она здесь не впервые?

Согнав с шеи комара, Алёна огляделась, мучимая не вполне оформившимися подозрениями, и вдруг потеряла равновесие. Камни посыпались из-под ног, поток забурлил. Поздно за что-то хвататься — она уже летит вниз. Страшный сон, страшный сон, пошёл вон, — говорила мама, когда маленькой Алёнке снились удивительно яркие кошмары. Но сон не шёл вон. Ледяная вода пробирала до самых костей. Труп, коснувшийся её пальцами ноги, оставил после себя ощущение чего-то склизкого и пахнущего чесноком.

Алёна барахталась и гребла до тех пор, пока снова не смогла дышать. Она пыталась представить себе жёсткую постель в башне, прямо как у Рапунцели, но не могла.

Сон был слишком глубок. Он стал клеткой — такой, в которой она, домашняя певчая птичка, всегда мечтала поселиться. Только вот она хотела открытую дверцу…

Отрыв через три, два, один…

Тучи брызг, бессмысленно крутящиеся в воздухе мёртвые тела, и она, пусть сердце и бьётся, летит вместе с ними, вращаясь не менее бессмысленно и чувствуя, как волосы набиваются в рот, мешая кричать.

— Эй, малыш! — Копатель загородил собой дверь. — Что-то потерял?

— Моя жена, — задыхаясь, сказал Юра. Он обхватил руками колени и резко, глухо кашлял. — Она…

— О, никаких причин для волнений, — мужчина взъерошил себе волосы, став ещё более похожим на киногероя восьмидесятых. — Великая глотка забирает её к себе. Поднимает на лифте на последний этаж, сечешь? А ты… ты проворонил свой шанс.

Не имея под рукой никакого оружия, Юра просто толкнул культиста коленом в живот. Тот крякнул, ударившись затылком о дверной косяк, вульгарно-добродушная маска сменилась звериным оскалом.

— Ты не выйдешь из этого здания! — крикнул он в спину бегущему по коридору учителю. — Ты не верен глотке. Один из наших братьев исчез, и я знаю: кое-кто может быть за это в ответе. У нас нет доказательств, но мы не суд присяжных. Слышишь? Ты потерял всякое доверие, когда спутался с уродцем.

Дом будто перекосило на одну сторону. Все его обитатели толпились у окон, выходящих на озеро. Восхищённо шушукались, словно дети, причмокивали, показывали пальцами, оставляя на стёклах жирные следы. Глядя на их затылки, Юра почувствовал, как сердце пропустило удар. Он бросился вверх по лестнице, где возле окон тоже были люди. Их челюсти безвольно отвисли, на подбородки стекала слюна.

Дверь в комнату Алёны была приоткрыта. Ворвавшись, Хорь увидел пустую кровать и смятое одеяло. Несколько волос на подушке и пятно пота на матрасе. Кроссовки валялись у задней ножки, шнурки бессмысленно струились в разные стороны, намереваясь связаться друг с другом, обогнув земной шар. Одежда сложена на стуле.

Он вернулся в тесный пятачок перед лестницей, развернул к себе первого попавшегося культиста и встряхнул его, заставив круглые очки свалиться с носа. Лысина его сияла, а багровые пятна возле рта, похожие на следы укуса каких-то тропических насекомых, вызывали странное сосущее чувство под ложечкой. Непривычно дорогой старомодный пиджак болтался на щуплом теле как на вешалке.

— Куда вы её дели? — спросил Юра.

— Это нисхождение! — с восторгом сказал человечек. Неопрятные усы над верхней губой топорщились, словно паучьи лапки. — Я консультировал эту женщину и был уверен, что рано или поздно она провалится в глотку, но не думал, что это случится как в старых легендах, через внетелесное перемещение!

Юра оттолкнул верещащего человечка и бросился к окну. Белая краска подоконника крошилась под его ладонями. На улице, на мостках тоже были люди, в небывалом возбуждении они показывали вверх, словно дети, увидавшие красивую стрекозу. Снег больше не падал, он валил стеной, растворяясь в воде. Примерно в десяти метрах над землёй был участок, где снежные хлопья теряли понятие верха и низа, кружились по спирали, обтекая прозрачную фигуру. Коричневые волосы свисали вниз, открывая мочки ушей и белый, чистый лоб.