Дмитрий Ахметшин - Дневник запертого в квартире, или Сердца Под Октябрьским Дождём [СИ]

Рывком Юра распахнул окно, поперхнулся холодным воздухом и выкрикнул имя. Никто не обернулся. Алёна, сложив руки вдоль тела, будто по-прежнему лежала на чём-то твёрдом, плыла прочь от дома. Вот она уже над водой, вот плещутся, как на ветру, полы халата, хотя это только видимость и движение воздуха не имеет над ними никакой власти. Вот по голым икрам пробегает судорога — Юра не знал, как он смог разглядеть это с такого расстояния.

Неведомое течение, которое, быть может, движет звёзды по небосводу и ворочает небесными светилами, влекло её в сторону голубого пятна.

Он сам не заметил, как оказался внизу. Отрезок «лестница-коридор-гостиная-терраса» смазался в два судорожных вдоха. Подошвы ботинок скользили по покрытой снегом земле. Сосны оглушительно трещали. Перед ним не торопились расступаться, восторженные, поднятые вверх лица были острее и выразительнее, чем лезвие топора. Юра бежал, и планета под ногами была как резиновый мячик. Гремящий дощатый настил, раскачивающиеся лодки, которым давно бы уже не помешал ремонт, снег за воротником, клочок газеты, что прилип к мыску ботинка, прыжок в ледяную воду, сразу глубоко: берега почти отвесно уходят вниз. Грести, грести… не потерять очки…

Подняв голову, Юра обнаружил себя всего в двадцати метрах от берега. Алёна гораздо дальше, она исчезала из его жизни стремительно, как мираж. Женская фигурка мерцала, словно блик на борту взлетающего самолёта. Спустя десять секунд она была уже едва различима в пурге.

Он проплыл ещё несколько метров, не опуская головы. Голубое пятно выглядело так, будто кто-то там, под водой, вскрыл себе вены. Оно словно… дышало. Лёгкая рябь на поверхности озера похожа на жабры. Полудохлая рыбина плавала на боку и била хвостом. Внезапно снег перестал идти и на другой стороне водоёма стали видны крыши, одна из которых принадлежала семье Вити. Над городом поднимался сизый дым.

Юра хотел ещё раз позвать жену, но горло перехватило. Холод набросился на него голодным зверем, шершавым, как у кошки, языком слизав все мышцы. Хорь обхватил себя за плечи и погрузился в воду по самый подбородок, каким-то образом ещё держась на поверхности. Он чувствовал, что сейчас ни в коем случае не должен отрывать от неё взгляда. Не должен моргать, даже если моментально замерзающая на морозе плёнка воды скуёт его глаза. Что-то страшное происходило, и он должен видеть всё до самого конца, чтобы знать, как это исправить — если здесь вообще можно хоть что-то изменить.

Движение прекратилось. Алёна замерла на несколько секунд. В какой-то момент Юра ясно видел очертания её подбородка, хотя на таком расстоянии это невозможно, будь ты даже индейцем по прозвищу «Соколиный глаз». А потом рухнула вниз (одновременно с этим Хорь глотнул воды) и пропала, не долетев до воды. Рябь на озере усилилась, словно искорки заплясали где-то в его глубине, но Юра туда не смотрел. В том месте, где в последний раз была Алёна — буквально в метре от воды, — воздух казался нарисованным акварелью. Он был абсолютно неподвижен, и эта неподвижность породила волну, которая захлестнула разум мужчины смесью горя и облегчения.

«Её украли — подумал он, не слишком-то осознавая, откуда взялись эти мысли. — Её украли прямо из-под носа у Изначального».

И у меня.

Алёна не знала, как умудрилась не разбиться о камни. Чёрные, блестящие сталактиты, похожие на фонтаны застывших чернил, подались в стороны в тот момент, когда она начала падение, на лету прощаясь с жизнью.

Бесшумно погружаясь в небольшую заводь, точно под скалой, она видела, как падающие мёртвые тела поднимали целые тучи брызг. Окунувшись, Алёна достала ногами до чего-то скользкого (до трупа?), пыталась удержаться, но поток подхватил её и поволок дальше. Грудь сдавило от нехватки воздуха, в лёгких, словно в крошечных лампадках, зажгли по свечке.

Алёна оттолкнулась от чего-то, что могло оказаться только ещё одним трупом, погрузила голову во внешний мир. Она ужасно не хотела попадаться на глаза чёрным фигурам с баграми, но здесь был кислород, так что выбирать не приходилось.

Ненастоящий кислород в ненастоящей действительности! Несмотря на горькую ироничность мыслей, Алёна слышала, как трещат рёбра. Снаружи, кажется, вовсе не осталось звуков, все они были внутри: трепыхание сердца в сетке раздувающихся артерий, колючее ощущение в желудке, будто белый порошок, который она проглотила, находясь в башне, в номере 201 (да, теперь девушка вспомнила это), обернулся кристаллами соли. Организм бился в истерике, не желая признавать иллюзорность происходящего.

Она представила, как гигантский рот изогнётся в улыбке, когда скрытые во тьме глаза увидят, что среди тонн дохлятины в сети попалась одна-единственная живая рыбка. Как задрожат от волнения белесые, как мякоть червивого гриба, дёсны, как будет метаться там, в гигантской влажной полости, язык. Он непременно захочет почувствовать, как она барахтается, как глотательная мышца раздробит её кости и выдавит через рот внутренности. Зажмурившись, сделала последнюю попытку вернуться, но её будто связали по рукам и ногам, а потом запихали в авоську, как проказливого котёнка.

Открыв глаза, девушка, однако, не обнаружила ни рта, ни пчёлок, что таскали туда пищу. Сон оставался верен себе, играя по каким-то особенным правилам. Пещера изменилась. Раздалась ввысь и вширь так, что теперь смогла бы вместить в себя если не весь Кунгельв, то его половину точно. Стены, отвесно устремляющиеся к потолку, щеголяли хитрым узором; присмотревшись, Алёна поняла, что это не узор вовсе, а рукотворная крепость, галереи которой соединялись между собой вырубленными прямо в скале мостиками и уступами. Всё это ужасно древнее, — поняла она. Никто не живёт там сейчас, никто не жил и десятки тысяч лет назад. Чтобы посмотреть на последних его обитателей, нужно было погрузиться в пучину веков на миллион человеческих жизней.

Место рта заняло ничто. Ещё один обрыв, край которого был нарисован простым карандашом, и вода не низвергалась с него: она просто исчезала. Исчезали и трупы, и воздух, и само время, кажется, останавливалось там, неподвижной водной взвесью повиснув над пропастью. Алёна не видела ни дна, ни противоположной стены пещеры — только равномерное марево, густое, как головная боль.

Это была всё та же пасть, — поняла девушка, — только, так сказать, без грима. Алчущая, вечно голодная, не осознающая, что желудок, с которым она соединена, не наполнить и половиной земного шара, и всё равно продолжающая кусать, жевать и рвать на части. Настоящим артистам, мастерам своего дела, не нужны ни костюмы, ни гримёры, ни сценарий. Они таковы, каковы есть, и наблюдать за их жизнью — подлинное удовольствие. Девушка забилась, как жук, упавший на спину. Она не хотела смотреть. Всё, что она знает, что она видела вокруг — фальшь, но это не значит, что нужно прекратить играть роль, когда кто-то в твоём окружении снимает маску и являет всем желающим пустоту вместо лица.