Виктория Шваб - Ближняя Ведьма [litres]

– Пожар случился по моей вине, – шепчет он.

– Как? – Но его взгляд молит меня прекратить расспросы, в этом взгляде боль, тоска и что-то еще хуже. Коул старается дышать ровно, сжимает зубы, и мне страшно, что он вот-вот расплачется. Или закричит. Я понимаю, каково ему, потому что именно так сама чувствовала себя после папиной смерти: мне хотелось кричать, да только в легких совсем не было воздуха.

– Лекси, – начинает он. – Я не…

Но в этот самый момент слышатся мужские голоса, а бас Отто перекрывает всех.

Коул словно очнулся от транса – он вздрагивает, глаза темные, серые, губы сжаты в ниточку. Я толкаю его в тень сарая, прижимаю спиной к доскам.

Выглянув из-за угла, я пытаюсь разглядеть мужчин на краю рощи внизу, и наконец мне это удается. Кажется, они дерутся. Отто нетерпеливо машет рукой, показывает на что-то выше по склону. Несколько человек, отчаянно размахивая руками, отступают под кроны деревьев. Храбрости у них заметно поубавилось, ведь на вершине холма ждут ведьмы. Отто фыркает, отворачивается от них и продолжает подниматься по склону, но теперь в гордом одиночестве.

Дреска, бросив предостерегающий взгляд в сторону сарая, вздыхает и, скрестив руки на груди, оборачивается к тропе лицом.

Магда отползла на свой огородик-клочок, бесполезно бормочет что-то, обращаясь к голой земле, и совсем по-детски водит по грязи растопыренными пальцами. Отто все ближе.

Мы с Коулом вжимаемся в стенку сарая. Я задеваю его руку своей, и он проводит по ней пальцами. От этого прикосновения сердце у меня пропускает удар.

– Что привело тебя на самую окраину Ближней? – спрашивает Дреска, оценивающе оглядев моего дядю. Я приникаю к углу сарая, украдкой выглядываю.

– Хочу поговорить с чужаком, – отвечает Отто.

Коул крепче сдавливает мне руку.

Дреска хмурится сильнее прежнего, а в небе начинают собираться тучи. Она шумно вздыхает.

– Отто Харрис. Мы видели, как ты родился.

Магда разгибает спину.

– Мы смотрели, как ты растешь.

Когда сестры говорят, их голосам вторит странное эхо, так что, когда одна смолкает, а вторая заговаривает, они сливаются.

Дядя только нетерпеливо мотает головой.

– Совет обеспокоен присутствием в наших краях чужака, – заявляет он. – И причинами, по которым он сюда явился.

– Мы старше, чем Совет.

– И мы тоже оберегаем Ближнюю.

– Мальчик ничего не сделал. Мы ручаемся за него.

Взгляд Отто каменеет.

– А чего стоят ваши слова? – рявкает он. Глаза у него дергаются от волнения, от усталости он щурится. Без поддержки других дозорных, один он стоит не так уверенно, и я вспоминаю, как он, ссутулившись, сидел за столом, уронив голову на руки. Отто переводит дыхание и пытается успокоиться.

– Пропали двое ребятишек, и парень, которого вы прикрываете, под подозрением, – продолжает он, теребя бороду.

– Доказательства?

– Очевидцы, – Отто не обращает внимания на выразительное покашливание Магды. – Ну, что вы об этом знаете?

Лицо у него сейчас жесткое, строгое, он скрывает усталость, но глаза его выдают.

– Разве тебе есть дело до того, что думают две старые развалины? – ядовито выплевывает Дреска.

– Совету известно, кто забирает детей, – добавляет Магда со взмахом перепачканных землей пальцев.

– Не отнимайте у меня время, – грозно говорит Отто, – Что за ерунда.

– Вся Ближняя знает.

– Вся Ближняя забыла.

– Или пытается забыть.

Вся Ближняя пытается забыть? Я не успеваю это обдумать, потому что голоса сестриц начинают перекрываться и звучат неотступно, неотвязно.

– Но мы помним.

– Довольно, – Отто хватается за голову. Потом выпрямляется, расправляет плечи. – Я должен с ним переговорить. С чужаком.

Небо темнеет, того и гляди разразится буря.

– Он не здесь.

Магда взмахивает скрюченной рукой.

– Он там, на болотах.

– Где-то там. Мы не знаем.

– Пустошь очень велика.

Отто недовольно сдвигает брови. Он не поверил ни единому их слову.

– Я в последний раз у вас спрашиваю…

– Не то что , Отто Харрис? – рычит Дреска. Честное слово, я чувствую, как трясется земля.

Набрав в грудь воздуха, Отто решается посмотреть ей в глаза. Когда он начинает говорить, его слова звучат медленно и размеренно.

– Я вас не боюсь.

– И твой брат не боялся, – говорит Магда. Почва у нас под ногами дрожит, не так уж сильно, но достаточно, чтобы камни, из которых сложен дом, начали стонать. – Но он по крайней мере уважал нас.

С неба на нас падают крупные капли дождя. Ветер тоже сердится. Мне кажется, что Коул отнимает свою руку от моей, но, покосившись, я вижу, что он здесь, на месте, смотрит в пространство прямо перед собой.

Отто бормочет что-то невнятное, но потом повторяет громче:

– Но я своего добьюсь.

И я слышу, как он резко разворачивается, скрипнув по земле подошвами башмаков. Коул у меня за спиной еще плотнее прижимается к сараю. Скрипят доски. В его глазах горит панический страх, и я затаиваю дыхание. Тяжелые дядины шаги вдруг резко останавливаются. Когда он снова начинает говорить, его голос звучит в опасной близости от сарая.

– Он сейчас здесь, я это знаю.

Шаги громче, громче, и Коул переглядывается со мной. На ветру он, кажется, снова стал почти прозрачным. Я должна немедленно что-то предпринять. Если Отто найдет меня, будет плохо. Но если он найдет Коула, все будет неизмеримо хуже. Я неслышно бормочу ругательство, потом выпускаю его руку и выбегаю из своего укрытия прямо под ноги дяде. Он пятится, чтобы не врезаться в меня.

– Дядя, – жалко блею я, стараясь не дрожать при виде того, как шок на его лице сменяется гневом.

– Так вот куда ты сбежала? – Отто хватает меня повыше локтя своей ручищей и дергает. У меня нет наготове никакого вранья, так что остается промолчать. Доски у меня за спиной снова издают долгий жалобный стон.

Отбросив меня с дороги, Отто бежит за угол сарая, а я прикусываю язык, чтобы не закричать. Но взгляд, который дядя бросает на меня, сразу вернувшись, говорит о том, что Коула там не оказалось.

Без лишних слов Отто хватает меня и тащит за лачугу сестер, на ведущую к нашему дому тропинку. Внезапное молчание дяди тревожит меня больше, чем любые его вопли и крики. Он толкает меня перед собой, как узницу, и мне приходится собрать всю волю в кулак, чтобы не обернуться. Отто все время молчит. Молчит, пока мы спускаемся по холму, молчит в роще, молчит, когда вдалеке появляются наши дома. Солнце уже клонится к горизонту, и дядя на фоне заката кажется совсем черным. Затянувшееся молчание становится тягостным.

– Я только хотела…

Он не дает мне договорить.

– Что я ни скажу, ты во всем идешь наперекор!

Я не могу сдержать рвущееся наружу раздражение.