Виктория Шваб - Ближняя Ведьма [litres]

Вилл кивнул.

– Идем же, – настойчиво повторил Роберт.

– Со мной все хорошо, – улыбнулась она, опершись на руку мужа. Но по ее виду было понятно, что это не так. Вилл проводил родителей глазами, а внутри у него все сжималось от страха за мать. Оставшись в холле в окружении дворцовой стражи, он чувствовал себя одиноким и неприкаянным. Что-то было не так. Очень многое было не так, и он не знал, что делать, поэтому стоял очень тихо и ждал. Ждали и остальные, как будто чувствовали то же, что и он.

Спустя некоторое время вернулся Роберт.

Вилл никогда раньше не видел его таким. Негодование, досаду на отцовском лице он наблюдал и раньше, но совершенно неожиданным, неуместным на лице Роберта был страх.

– Отец, – начал Вилл, но Роберт, заговорив, обратился не к сыну. Он будто не замечал, не хотел замечать его присутствия.

– Отведите его к нему в комнату, – сказал он – И проследите, чтобы он оставался там.

С этим он развернулся и вышел.

Комната Вилла запиралась не только изнутри, но и снаружи. Услышав, как скрежещет тяжелый засов, он сорвал с себя мокрый плащ и упал на стоявшее ближе всего кресло, проклиная бурю, Филипа и самого себя.

Это он во всем виноват. Он заварил эту кашу. Раздразнил и обозлил двоюродного брата, оставил записку и отправился навстречу тучам, а его мама… она просто простудилась, твердил он себе. Замерзла, попав под дождь. Она поправится, все будет хорошо. Она поправится, и Роберт успокоится. А утром дверь отопрут, и Вилл спустится к завтраку, и все они будут сидеть как ни в чем не бывало – он напротив отца, а мама между ними, как соединяющий их мостик.

Вилл закрыл глаза и, глубоко уйдя в кресло, стал во всех подробностях представлять эту сцену. Он слышал, как родители говорят о весеннем празднике, обсуждают еду и планы на будущий год – как они тихо перекидываются ничего не значащими словами, только чтобы не висела тягостная тишина.

Никто не пришел отпереть Виллу дверь.

К утру гроза прошла, но тучи над Большим Домом не развеялись.

Леди Дейл занемогла.

Вилл почувствовал это еще до того, как узнал новости, подслушав приглушенные разговоры охраны у него за дверью. Говорили, что у нее жар и что Роберт велел ей оставаться в постели. Вилла оставили под замком. Наказание миновало его только потому, что лорд Дейл каждую свободную минуту проводил с супругой.

– Ка сильно она больна? – крикнул Вилл, но стражники за дверью тут же замолчали. Он повторил вопрос, но ответа не было. Стражники, однако, не ушли. Вилл слышал, как они дышат и переминаются. Выглянув в окно, внизу он тоже обнаружил белые плащи. Его держали под арестом.

Вилл, как и отец накануне, принялся мерить шагами комнату. Пересек ее не меньше десяти раз, но это не помогло, и тогда он потянулся за медальоном.

Цепи не было.

Он весь сжался и, зажмурившись, стал вспоминать. Серебристый блик, мелькнувший и пропавший среди деревянной щепы и погнутого металла. Берег озера. Взгляд Вилла метнулся к окну, к склону, по которому сбегал вниз город. Совсем недалеко, но, учитывая зарешеченную дверь и оцепленный охраной двор… поросший травой перешеек между двумя озерами с тем же успехом мог находиться в другом мире. Вокруг нервозно зашевелился воздух, и Вилл прижал к груди сжатый кулак, будто это могло вернуть успокаивающие чары.

Уловка не сработала.

Тот день, первый, был сущей пыткой. Время ползло томительно медленно, так же медленно тащилось по небу солнце, вконец измотав Вилла. Воздух вокруг него тихо гудел, что бы он ни делал – ходил из угла в угол, пытался читать, пытался спать, пытался найти хоть какое-то занятие, только бы не думать о стенах в комнате и о множестве других стен, отделяющих его от мамы.

С ней все обязательно обойдется.

Кэтрин Дейл всегда была сильной, а сейчас немного простыла, вот и все. Она соткана из волшебства. Все будет хорошо. Роберт просто делает из мухи слона, чтобы наказать его.

Глядя, как солнце клонится к закату, Вилл снова и снова представлял себе, как это будет – он немного менял интонацию отца или голос матери, но во всех случаях она сидела, совсем здоровая, на краю кровати и выговаривала мужу за то, что он так глупо испугался. В некоторых вариантах она даже смеялась.

Пару раз Вилл готов был поклясться, что слышит ее смех наяву, но потом понял, что это всего-навсего шум неугомонного ветра.

В ту ночь Виллу снился воздух, залитый кровью. Вокруг непрерывно свистел и хохотал ветер, этот смех становился все громче, закручивался вихрем, окутывая Вилла, потом хохот превратился в крик – и он проснулся.

На второй день он лежал на полу с закрытыми глазами и пытался представлять себе поля, колышущиеся травы, вспоминал уроки Николаса – а тем временем в комнате беспокойный ветер трепал страницы книг и шевелил простыни на кровати.

Ночи были настоящим кошмаром, дни и того хуже.

Вилл проснулся и вздрогнул, а когда сел в кровати, изо рта вырвалось облачко.

В комнате стоял ужасный холод, но окна приходилось держать открытыми. Вилл слишком хорошо помнил, во что превратился гроб. Он не мог подвергать такому риску Большой Дом. Беспокойство ветра все росло.

Шел четвертый день его заточения. Четыре дня безвылазного пребывания в комнате – без медальона, без единой вести о состоянии матери, без посетителей (не считая стражника, приносившего поесть) – тянулись в мертвенной тишине. Четыре дня ожидания. Три ночи кошмаров.

Холодный ветер с шелестом ластился к Виллу, дергал за одежду, будто тащил к окну.

Первым, что он увидел, было ясное голубое небо.

После этого он увидел цветы.

Сердце у него упало.

Люди клали цветы на ступени большой лестницы. Белые полевые цветы, что растут круглый год, цветут даже зимой и потому считаются символом здоровья.

Молитвой о здоровье.

Вся лестница была устлана стебельками и мелкими белыми цветочками.

Нет.

Глянув под окно, он увидел дворцовых стражников, безмолвных и суровых. Наверное, можно было бы выбраться из комнаты, но никто не впустил бы его внутрь , чтобы увидеть мать. Вилл подбежал к двери.

– Выпустите меня! – закричал он. Стража точно была здесь, у двери. Он слышал, как они ходят, разговаривают. Но на его крики никто не отозвался.

– Эрик! – позвал он. Ничего.

– Вы должны дать мне с ней увидеться! – кричал он, барабаня кулаком в дверь.

Рядом тут же угрожающе взметнулся ветер, и Вилл, прислонясь лбом к двери, постарался успокоиться. Не помогло. Там, на лестнице, лежали белые цветы. Белые полевые цветы .

Ветер усилился. Он хватал его и дергал, не только за одежду, но и за кожу . Вилл, подняв перед собой руки, смотрел, как истончается плоть, как кончики пальцев начинают виться на ветру струйками дыма. Что если… его взгляд упал на щель между дверью и полом. Такое с ним уже не раз бывало. При каждом срыве он чувствовал, будто истончается, края тела тают и растворяются. Но он всегда сопротивлялся. Ему было страшно. Что, если он улетит, что, если исчезнет и никогда не сможет снова стать самим собой?