Мария Британ - Чувствуй себя как дома

Я мчусь на базу – босиком. Плевать, что земля жарит ступни быстрее, чем сковорода яичницу.

Темыч до сих пор ищет хвост. Женщина на втором этаже вновь за мной следит. Если бы она не коснулась ладонью стекла, я бы приняла ее за реалистичную куклу.

Скорее всего, после моего приезда время застыло, запеклось раной.

Или… у часов сели батарейки.

Моя жизнь меняется. Как дырявый свитер с затяжкой: шевельнешься – приблизишься на шаг к смерти. Я натыкаюсь на Тору в школе каждый день. И сразу меня вызывают к доске, ставят двойки, ругают за невыученные уроки. Черная кошка, чтоб ее! Она здоровается со мной и подмигивает – что за чертовщина?! – по-сто-ян-но.

Но зато – не обзывается Кирпичом.

Не дубасит учебниками по башке.

Она просто роняет: «Привет».

Иногда предлагает орехи.

Но я боюсь ее настроения-сладкой-ваты. Знает ли Тора, что я псих? Дошло ли до этой дурочки, кто разбил окно в Ласточке?

Я пообещал себе сохранить тайну. Пусть Хлопушка считает, что я нормальный. Что у нее завелось НЛО. Что мир сошел с ума.

Лишь бы я был обычным в ее глазах.

Как же я любил перед школой заходить к Ворону! Но Тора все испортила и тоже начала навещать дом по утрам. Я уступил. Теперь мое время – вечером.

Она обводит мелком наш рисунок Облака.

Я обвожу.

Не сговариваясь, мы создаем расписание. Ворон спрашивает меня о Торе. Невдомек ему, почему мы до сих пор не объяснились.

Но о тайнах лучше молчать. Иначе какие это тайны?

По крайней мере, я так считал. До тех прекраснейших пор, пока Тора не разрушила наш распорядок и не явилась к Ворону вечером.

Застала врасплох, чего уж отмазываться. И вот я уже чувствую себя комаром, превратившимся в кашу от удара ладошкой.

– Как ты меня нашел? – интересуется Тора. Хамка, даже не здоровается. – И что ты здесь забыл?

Она взлохмачивает кудряшки и морщится. Кармашек платья оттопыривается под весом содержимого. Я в курсе, что там, – пачка мелков. У нас одинаковые. Тора пришла обводить Облако, чтобы Ворон не скучал.

Мои щеки полыхают – температура поднимается, не иначе. Сколько там максимум? Сорок? Сорок два? А у меня внутри пятьдесят. Я плавлюсь. Надеюсь, Ворон не расстроится, если я растекусь по полу кровавой лужицей.

– Что. Ты. Здесь. Забыл?

– Гуляю. А ты?

Я обычный мальчик, не Кирпич и не шизик, люблю заброшки и играть в классики, честное-слово-поверь-пожалуйста-я-нормальный.

Ворон тихо хихикает. «Не смешно», – мысленно одергиваю его я.

– Это ты нарисовал кота, – подытоживает Тора. – Долго еще ждать?

– Чего жать?

– Правды!

– Мне было скучно, и я решил…

Она хватает меня за запястье. А коготки-то острые! Точно кошка.

– Я не буду обзываться, Захар. Неужели твой котелок до сих пор не переварил, что мы… два сапога пара ?

На ее ресничках блестят слезы.

– Врешь.

Я высвобождаюсь и достаю мелок.

Тора дружит с кучей девчонок, которые не обзывают ее Кирпичом. Торины предки не твердят, что с дочуркой «что-то не так». Она не выращивает овощи. Ее не водят к врачу. Ей не пытаются удалить фантазию.

А я грызусь с Пашкой. Скармливаю унитазу кругленькие таблетки, как дохлых рыбок. Общаюсь с домами.

Вывод: Тора хочет забрать у меня Ворона.

– Я не вру, Захар, – всхлипывает она. – Я принесла тебе жареных орехов. Будешь?

Она протягивает мне целый кулек.

– Почему тебя не водят к врачам? Мы ведь психи, разве нет?

– Ласточка теперь меня слушается.

Моя кожа продолжает плавиться. Готов поклясться, на лбу огромными красными буквами проявилась надпись: «ШИЗИК».

– Поздравляю…

– Она сама выключила свет и заперлась, когда я легла спать. Я оживила ее пять месяцев назад. Она совсем кроха, мало что умеет.

Тора подается к часам Ворона и гладит их мизинцем.

– Что? – вспыхиваю я.

Штукатурка не сыплется, потолок не рушится. Дом подпускает ее к сердцу, словно это парк развлечений.

Предатель!

– Ворон, ты чего? Ты доверяешь ей больше, чем мне?

– Однажды она не побоялась штукатурки. А я побоялся швырнуть в нее булыжником , – хрипит Ворон. – Не обижайся…

– Да пошли вы!

Я бросаю кулак в стену и мчусь на улицу.

Небо заволокло тучами, сумерки размыли поселок. Я ускоряюсь, чтобы не исчезнуть во тьме, несусь мимо дремлющих домов и, когда внутри все не только кипит, но и болит, вырываюсь на пляж.

Да, предки ждут меня к ужину, но сегодня я опоздаю.

На берегу нет хижин – чем не идеальное место?

Море штормит. Шепчет, шуршит и плещется, но в школе нас не учат его языку. Сколько бы историй оно поведало?

Я снимаю ботинки. Волны облизывают ступни – холодно. Как раз, чтобы остыть.

Предатель, предатель, предатель.

Повелся на байки глупой девчонки, которая младше меня на целых два месяца! Нам с Вороном не нужны никакие Торы. Они все портят. Девчонки всегда все портят.

А теперь я буду учить язык моря – с Zahnrad покончено.

Я возвращаюсь домой поздно. Предки ругают меня, когда я захлопываю дверь в спальню перед их носом. Матушка вновь жалуется бате, что со мной «что-то не так», вновь предлагает мне съездить к доктору, но я отказываюсь.

Отказываюсь.

Отказываюсь.

Весь следующий месяц.

Я спорю с ними. Топлю таблетки в унитазе. Дружу лишь с Воробьем. Врубаю погромче музыку, чтобы мое «спорю-топлю-дружу» превратилось в клип. Воробей подпевает. Он всегда подпевает.

Дышу.

Ем.

Дышу.

Сплю.

Дышу.

Гуляю по пляжу, слушаю «Аквариум» и «Наутилусов».

Дышу, дышу, дышу…

Моей фантазии пора в отпуск. Месяца три назад, когда я еще не знал эту наглую девчонку, Ворон спросил у меня:

– Когда люди устают, что они делают?

– Берут отпуск, – ответил я.

– Отпуск?

– Ну, некоторые едут в горы. Некоторые – на море, к нам.

– Придет время, и я устану, Захар. – Ворон закряхтел и хлопнул оконными рамами. – Если я когда-нибудь замолчу, не сомневайся: я на море.

– Дурачок! – захохотал я. – Ты и так на море!

Тогда я не понял Ворона, а сейчас сам хочу в отпуск.

Наушники разрываются на максимальной громкости.

Я не навещаю Ворона и не обвожу Облако. Избегаю в школе Тору. Ради такого дела я даже расписание ее вызубрил. Пашка почти меня не трогает. Фингал не в счет. Предки радуются, что после учебы я спешу домой и запираюсь в своей комнате, а не лазаю по заброшкам. Им плевать, чем я занимаюсь. Главное – никому не проломлю череп. Нет, они не говорят об этом мне – они говорят об этом друг другу.