Мария Британ - Чувствуй себя как дома

Секунда – и первый нож застревает между половицами.

Вдох-выдох.

Я срываюсь с места. Плевать, что мимо меня проносятся острые лезвия, что одно из них едва не задевает запястье, что я катастрофически медленный. Лишь бы добраться до часов и прекратить этот ад. Выключить его, как телевизор.

Будет глупо, если я подохну прямо на занятии.

Я представляю, что уклоняюсь от дождя.

Когда я добегаю до часов, сердце превращается в маленькое торнадо, засасывающее легкие, да и остальные органы – тоже.

На меня наваливается Лида, и мы падаем, задев танцующий кухонный шкаф. С полки сыплются яблоки. В сантиметре от моего виска пролетает лезвие.

– Не забывай считать ножи, дурень. Их было десять. Ровно десять, – злится Лида. – В итоге я спасла тебя шесть раз. Придется заниматься с тобой, пока ты сам не научишься читать их мысли.

– Чьи мысли?

– Домов.

– Но я умею!

Мы поднимаемся и отряхиваемся.

– Я не об этом, Захар, – отрезает Лида, плюхаясь на подоконник. – Читай наперед, будь быстрее и проворнее. Иначе тебе не выжить. Уяснил?

– Ай-ай-ай, Лида загоняла новичка. – Ди возится с рычагами и периодически косится на нас. – Нельзя же так.

– Ладно, – сдается та. – Свободен, герой.

После произошедшего дико и непривычно просто идти к двери. Просто пинать ботинком шкаф. Просто прощаться и благодарить за занятие.

– А Тора тоже прошла… это? – интересуюсь я, замирая у выхода.

– Да. Все десять уровней за три месяца. – Лида как ни в чем не бывало подбирает упавшее яблоко и откусывает от него. – Есть к чему стремиться, правда?

После тренировки я сижу в библиотеке и изучаю часовые механизмы, но продвигаюсь всего на пару страниц. Мышцы ноют, я едва сдерживаюсь, чтобы не застонать.

Вечер подкрадывается незаметно. Поужинав, я спешу в зал. Недавно я тренировался здесь с Лидой и Ди, и дощаной пол плавился от отжиманий. Сейчас же все остыло. Затвердело. Мои шаги непозволительно громкие. Я скриплю , как ржавый робот. Превратиться бы в брусья и присоединиться бы к их выпотрошенному спокойствию – я согласен терпеть даже запахи резины и пота.

Тора пришла раньше меня и уже накидывает тряпку на швабру. Я присоединяюсь к ней.

– Как ты?

Вопрос звучит глупо, но ничего умнее я не придумал.

– Как обычно.

– А как ты обычно?

Я вдруг понимаю, что ни черта о ней не знаю. И это неправильно. Незаконно .

– Пишу песни, играю на скрипке. Давлю дома, как колорадских жуков. – Она смотрит на меня исподлобья. – Чего нахмурился? Удивлен?

– Нет, но… Странно, что у тебя такая широкая подошва .

Я мою правую часть спортзала, Тора – левую.

– Расскажи мне о Zahnrad, – прошу я.

– Что именно?

– Все.

– Ну… Хорошо. – Тора яростно налегает на швабру, будто больше всего в мире ей нужно оттереть пол в спортзале. – Дома сходят с ума. Оказывается, они не добрые и совсем не друзья. Эти твари теперь на стороне Пашки, ясно? – Хлопушка застывает. Между нами – лавка и пять канатов, и это больше, чем бесконечность. – Клянусь, они приложат максимум усилий чтобы грохнуть тебя. Готовься к худшему.

– А… Если бы Ворон выжил? Как по-твоему, он свихнулся бы?

– Да. – Тора швыряет тряпку в ведро и чересчур усердно ее полощет. Вода разбрызгивается. – Если бы он выжил, погиб бы ты. А все началось с того, что Бруно подарил домам чувства. Он с детства мечтал заниматься тикающими механизмами. Приехал из Кельна – у него были какие-то проблемы в семье – и остался у нас. Начал свои исследования… и продал Zahnrad нашим, из поселка. Как он и ожидал, дома ожили. Ученые радовались, но… недолго. Многие из каменных существ оказались больными и жестокими. Они умеют контролировать внимание. У них прекрасная интуиция. Они транслируют будущее через телевизоры и радио. Пугают и сводят с ума. Обожают скрипку. Музыка их успокаивает, поэтому среди спасателей всегда должен быть хотя бы один скрипач. Наша задача – искать часы. Мы Стая. Мы обязаны их истребить. Растоптать. Разбить. Ведь когда «сердце» ломается, дом сгорает.

– Но как же Ласточка?

Тора выпрямляется и зыркает на меня так, точно хочет придушить тряпкой.

– У Ласточки нет сердца. – Ее глаза готовы сжечь спортзал. Уничтожить корпус. Нет, Хлопушке не нужен ни огнеупорный костюм, ни оружие. А вот тем, кто с ней рядом, страховка не помешает.

– Она же живая.

– У Ласточки нет сердца, – повторяет Тора.

– А если Бруно найдет на нее документы?

– Не найдет. Их нет.

Я ухмыляюсь. Откуда в тебе так много сил, Хлопушка? Поделись. Подари мне всего пару капель.

Тора за миг преодолевает лавку и пять канатов и упирается пальчиком в мою грудь.

– Проболтаешься кому-то – я тебе лично рот зашью.

– Я не проболтаюсь, обещаю.

Хлопушка не доверяет мне. Как она посмела подумать, что я ее предам?

Мы ведь вместе. Всегда вместе. Наше безумие никуда не делось. Я его отыщу.

Мы молча домываем спортзал, а затем расходимся по комнатам, так и не вспомнив друг друга.

«Есть к чему стремиться, правда?»

Я стремлюсь, Лида. К ней, к моей Хлопушке, разгоняюсь до темпа легкоатлета, до скорости самолета, но Тора неизменно маячит у горизонта. Непозволительно близко к звездам.

Мы не ругаемся, но и не видимся. Сомнительный выигрыш. Тора работает, ездит на задания и возвращается… другой. Она – черно-белая фотография, вывернутое наизнанку платье, а я всего лишь пытаюсь вывернуться . Пока – тщетно.

По воскресеньям из спортзала часто доносится музыка. Однажды я решился и заглянул туда: группка спасателей с Лидой во главе играли на скрипке. Увлеченно, отчаянно репетировали убийство. Лида тренировала их, как тренирует меня: без права на ошибку, до изнеможения. Нет, ее место не в спортзале. Ее место в городском оркестре, как и Торино.

А я… я скучаю по живым потолкам. Иногда я представляю, как возвращаюсь в поселок, к Ворону, а рисунки наших ладоней и Облака стерты.

Но я запретил себе туда ездить, сосредоточился на тренировках.

Теперь дома мне не друзья.

Теперь они мои пациенты. Обреченные.

Я повторяю это по вечерам, перед сном. Боюсь забыть лица родителей в ту ночь. Забыть, какого черта я учусь на убийцу.

Чтобы окончательно не спятить, я записываю воспоминания о домах в толстую тетрадь. Получается почти книга.

Это увлекает. «Почти книга» тяжелеет, а я, наоборот, теряю килограммы. И нет, я худею не только из-за отжиманий и прочей ерунды. У мальчишки по прозвищу Кирпич новоселье. Его дом пахнет бумагой и приятно шуршит. Я бы переехал вместе с ним, но мне нельзя. У меня мама. Она мечтала удалить Воробью фантазию, а в итоге он удалил ей кожу. Нарядился в нее от крыши до подвала.

И погиб.

Как же ты мог, Воробей…