Мария Британ - Чувствуй себя как дома

Внутри меня – минус двадцать. Жаль, что нельзя закутаться… изнутри.

– Анна. Не узнал. С чем пожаловали?

Я нарисовала Вячеслава на помятом листике. Художник из меня отвратительный, но… Пока этот портрет со мной, я не боюсь.

– С ним, – хриплю я.

Петр Святославович откидывается на спинку кресла.

– Почему?

Я пялюсь на идеально подстриженные усики доктора, идеальные ногти, идеально уложенные седые волосы. Нет, этот идеальный человек мне не поможет. Он живет в идеальном доме и ходит на идеальную работу, а по вечерам его ждет идеальная жена, готовящая идеальные кружевные блинчики. По воскресеньям идеальные супруги копаются в идеальном саду и выращивают идеальные розы.

У них идеально чистый рассудок. И идеально прозрачная жизнь.

– Мне пора. Извините, – буркаю я и, подскочив, бросаю взгляд на собачку.

Доктор не кивает. Осуждает мое безумие.

– Анна, чего вы боитесь? Обещаю, это останется между нами.

– Х-х-хорошо. – Я сползаю обратно в кресло и кладу ладони на его протертые ручки. Отдираю кусочек материала, переключаюсь на запястье. Так больнее и действеннее. – У меня галлюцинации, доктор. Это все из-за книги…

Петр Святославович ловит каждое мое слово и слабо улыбается. В детстве было так же. Его безмятежность успокаивает – значит, не сдохну.

Он назначает антидепрессанты, говорит, это стресс. Хвалит, что решилась вернуться в поселок. В последний раз, когда я была на приеме, даже думать о доме боялась.

Это хорошо.

Ты вылечишься.

Скоро твоя баклага вновь наполнится рассудком.

Петр Святославович отдает мне портрет Вячеслава.

– Случайно не на художника учитесь? У вас талант. – Поднявшись, он подплывает к шкафу. – Я сохранил ваши детские работы. Помните, с каким воодушевлением вы рисовали, когда боялись? Если вам интересно…

– Я с радостью их заберу!

В висках тикает все громче. Подрывник торжествует.

Петр Святославович всучивает мне стопку рисунков. Я пихаю их в сумку, и плевать, что листик с рецептом помнется. Я выброшу его в ближайшую урну.

Теперь я доверяю лишь внутренним часам, а они против пилюль.

Я благодарю Петра Святославовича и шагаю прочь.

Утренний туман впитывает меня. Я в белом коконе, и лишь вдалеке темнеет пятно, крохотная родинка под названием «больница». В ней работает идеальный человек с идеально уложенными седыми волосами. Я бы разобрала ее, как конструктор, но… Все бесполезно. Я – бесполезно.

Подрывник пляшет, барабанит по вискам, умоляет сжечь рисунки. Под музыку, под «Дьявольскую трель». Нота за нотой она вышивает мои нервы, плетет из них морские узлы.

На эту больницу-родинку, должно быть, израсходовали всю коричневую краску в мире. Я чувствую, она уже поставила мне диагноз, вынесла приговор. Но я… я могу описать Вячеслава до мельчайших деталей. Павла и Илону – тоже.

Они существуют.

Я бреду по израненному тротуару. Хрущу камушками.

– Эй!

Копье. Громким «эй» в меня метнули копье. Оно попало в десяточку – как раз между лопаток.

Если бы голосам измеряли температуру, у этого термометр бы лопнул от холода. Таких северных людей не бывает.

Ди. Она летит ко мне прозрачным воздушным шариком, легким и невесомым, но земное притяжение почему-то действует на нее и не позволяет раствориться в облаках.

– Ты откуда? – недоумеваю я.

– Тебя жду.

– Меня?

– Да. Я с тобой в автобусе ехала, слепая ты идиотка.

– Зачем?

– Чтобы ты, дура, наконец, догнала: психологи тебя не спасут, – криво ухмыляется Ди. Ее рот расходится , как молния в сумке. Вот-вот выпадет что-то важное.

– Ты подслушала мой разговор с сестрой?

Ди закатывает глаза.

– Да не напрягайся ты так. Не бывает полностью нормальных. Правда, есть те, кто притворяется. Но от них лучше держаться подальше. Зачастую они стирают пододеяльники в крови.

– Что ты несешь? Ты… Ты в курсе, что твоего брата не существует ?

Звучит паршиво. Прокисшая фраза, расслоившаяся.

– Бред. Мой брат – другой Павел. Они тезки, ясно тебе?

Я бы засмеялась на всю улицу, а потом – танцевала бы, пока земля бы не проломилась, но… что-то мне мешает. Что-то склеивает губы, руки и ноги. У меня получается выдавить лишь одно:

– Честно?

– Более чем.

Неповоротливо, неуклюже, как металлический солдатик, я разворачиваюсь к остановке, но Ди преграждает мне путь:

– Давай прогуляемся.

– По городу?

– Нет… По поселку. В городе прогулки бессмысленны. А у нас я проведу тебе экскурсию.

На ее шее висит фотоаппарат – новейший, со съемными линзами. Странно, что я не заметила его сразу. Я фыркаю: так вот что утяжеляет ее! Мне почти физически больно наблюдать, как он топит Ди на дне тропосферы.

Мы тормозим автобус. Грязный и умирающий, он точно уже отпраздновал пятидесятилетний юбилей.

Возможно, я когда-то была здесь. Возможно, я смотрела в окно, которое теперь не закрывается, а рядом сидела мама. Возможно, мы держались как раз за тот облезший поручень, где сейчас нацарапано матерное слово.

У меня в голове роятся тысячи вопросов. Скорее всего, Ди сумеет ответить на них. Я молюсь, чтобы сумела. И если так… я согласна гулять с ней хоть до вечера. Главное, чтобы после я дописала книгу и дописала себя.

Автобус выплевывает нас между полосой леса и первыми хижинами. Поторапливая меня, Ди устремляется вглубь поселка. Вынюхивает что-то, крадется, как хищник на охоте.

– Ты чего? – интересуюсь я, но мой голос застревает в ветках деревьев. Шелестит вместе с листьями.

Из-за поворота вырастает почерневшая от старости хижина. Ди как ни в чем не бывало перемахивает через забор и исчезает за засохшими кустарниками.

Или у меня галлюцинации, или…

– Ты куда? Рехнулась?

Не бывает полностью нормальных.

Во всем этом безумии я нахожу лишь один плюс: Ди не стирает пододеяльники в крови.

К счастью, туристы в дообеденное время загорают на пляже, а коренные жители торгуют. Если повезет, нас не арестуют. Чертыхаясь, я перелезаю через раскаленную металлическую ограду – почти барбекю. Ди тем временем проскальзывает между лозой винограда и стеной.

Я догоняю ее и шиплю на ухо:

– У тебя совсем крыша поехала?

– Это развлечение. Поняла? Развлечение. Не нравится – проваливай.

– Мы лезем в чужой дом. – Я скорее констатирую факт, чем пытаюсь возразить.

Конечно, правильнее было бы схватить эту полоумную за ворот и хорошенько встряхнуть, но… кого мне тогда расщеплять на буквы?

Ди вцепляется в доску, торчащую из земли, подпрыгивает к мутному окну и сует ее в щель между потрескавшимися рамами. Взламывать у Ди получается быстро и бесшумно, словно она управляет домом мысленно .