Рейчел Бердж - Корявое дерево [litres]

– Мама, это я. Я в домике Мормор. Она умерла, но ведь ты уже и так это знаешь. Почему ты мне не сказала? – Мой голос дрожит. – Тебе надо приехать как можно скорее – что-то случилось с деревом. Я теперь могу видеть кое-что необычное и… Мама, почему нам надо уйти? – Я слышу, как Стиг раз за разом щелкает выключателем, пытаясь включить свет в кухне, и бросаю взгляд на него. – Я здесь не одна. Мы сейчас пойдем к Олафу и Ише, пока еще не стемнело. Мама, пожалуйста, поторопись. Мне страшно!

Телефон издает короткий писк, и электронный голос спрашивает, не хочу ли я записать свое сообщение еще раз. Я отключаюсь и, вздохнув, кладу телефон обратно в карман.

– Стиг, возможно, нам лучше бы было остаться. Мы не знаем, почему она отправила это эсэмэс. Если бы она знала про волка, наверное, не захотела бы, чтобы мы выходили из дома.

Он хмурится:

– Вчера вечером мы слышали только один выстрел. Значит, Олаф, видимо, попал в него сразу, иначе он бы выстрелил еще раз. – Стиг замолкает, потом добавляет: – Волк нападает на людей, только если он голоден, а в здешней округе полно овец, которых он может задрать и съесть.

Я встаю и надеваю сапоги.

– Наверное, так оно и есть. – Возможно, Стиг прав, но даже если волк убит, мне совсем не хочется опять приближаться к дереву. Гэндальф зевает и потягивается, пока я надеваю куртку – так что хотя бы один из нас все-таки хочет выйти из дома и прогуляться. Я беру с буфета фонарик и меняю в нем батарейки. Пока я стою спиной к Стигу, мне слышно, как он выдвигает ящик, в котором хранятся столовые приборы. Я оглядываюсь и вижу, как он заворачивает в кухонное полотенце один из ножей. Когда я наклоняюсь, чтобы пристегнуть к ошейнику Гэндальфа поводок, Стиг кладет нож в карман своего пальто.

Когда он открывает входную дверь, крыльцо освещает желтый электрический свет из гостиной. Мои щеки и нос начинает покалывать от холода. Опять вернулся мороз. Я надеваю шапку и перчатки, затем спускаюсь с крыльца, хрустя по снегу сапогами. Перед нами расстилаются многие и многие акры белого простора под сплошь серым небом. Пока света достаточно – но как долго еще будет светло? Стиг трусцой бежит к дровяному сараю, а я дышу на мои затянутые в перчатки руки, стараясь не думать о тенях, которые вчера вечером промчались мимо меня и проникли в дом.

Несколько минут спустя Стиг возвращается, неся две пары снегоступов. Он роняет одну пару на снег передо мной – что-то вроде удлиненных теннисных ракеток, – я встаю на них и какое-то время вожусь с лямками, которыми они пристегиваются к ногам. Подняв ногу, я делаю большой шаг вперед, стараясь не задеть при этом второй снегоступ. Они громоздкие, но в них я хотя бы не буду проваливаться в снег.

Стиг движется на снегоступах умело.

– Ты скоро к ним привыкнешь, – говорит он.

Я делаю несколько неуклюжих шагов, следуя за ним, затем оглядываюсь через плечо. Из трубы поднимается столб жидкого серого дыма и, змеясь, уходит в бледное, затянутое тучами небо. Кажется неправильным оставлять дом с горящим в гостиной светом, но, если Олафа и Иши не окажется дома, нам придется искать путь обратно в темноте.

Да нет, Шебна отнюдь не славится ночными развлечениями, так что где им еще быть, как не у себя в доме? Скоро мы доберемся до Олафа и Иши, и нам придется отвечать на их неудобные вопросы. А утром приедет мама и отвезет меня домой. Но как бы жутко мне ни было приближаться к дереву, я не могу не беспокоиться из-за того, что не оправдала ожиданий Мормор. Она попросила меня поливать его – а теперь я бросаю дерево точно так же, как это сделала мама.

Я смотрю, как Стиг большими шагами движется вдоль края сада, и, как могу, спешу вслед за ним, хотя в снегоступах у меня получается только кое-как волочить ноги. Не обращая внимания на корявое дерево, я вместо этого сосредотачиваюсь на лесе, темнеющем впереди. Поскольку я лишена пространственного зрения, мне трудно правильно оценивать расстояния, но, к счастью, я знаю и этот сад, и этот лес как свои пять пальцев. Я играла здесь каждое лето в своей жизни и даже дома, в Лондоне, возвращалась сюда в своих снах.

Я слышу только два звука – вой ветра и хруст снега под нашими снегоступами. Рядом что-то движется. Я поворачиваюсь к корявому дереву, и у меня перехватывает дыхание. На его ветвях висят десятки маленьких детей. Я истошно воплю, и Стиг останавливается.

– Что случилось? – кричит он.

Мое горло сжимает страх. Нет, на дереве висят не дети, а только их курточки и пальтишки. Я приглядываюсь и понимаю, что ошиблась. Дерево усеяно клочками тканей, трепещущими на ветру. Это напоминает мне мой кошмар, касавшийся Мормор, – в нем она пыталась сдернуть с ветки кусок ткани. Мое сердце словно ножом пронзает скорбь. Я моргаю – и на ветках снова ничего нет.

Стиг всматривается в мое лицо:

– С тобой все в порядке?

Я громко вздыхаю и машу рукой:

– Все нормально. Просто продолжай идти! – Мои ноги болят от тяжести снегоступов и необходимости делать такие большие шаги, но я не хочу останавливаться и отдыхать.

Дойдя до елей на опушке, Стиг останавливается и ждет моих указаний. Я вглядываюсь в темный лес, надеясь, что смогу отыскать в нем тропу. К счастью, я быстро нахожу глазами ее начало.

– Вон там, – показываю я. – Думаю, нам надо пройти еще около мили.

Гэндальф рычит и обнюхивает землю, и Стиг предостерегающе касается моего рукава. Мы замираем и смотрим друг на друга. После того как мы войдем в лес, нам станет труднее двигаться быстро. А если нам встретится волк, у нас не будет ни единого шанса. Мы затаиваем дыхание и прислушиваемся. Высоко над нашими головами верхушки деревьев неистово качаются на ветру, издавая постоянный шелест. Полная луна становится все ярче на быстро темнеющем небе. Надо идти вперед.

Отодвинув в сторону тяжелую еловую лапу, я вхожу в лес. Здесь вой ветра уже не слышен, и вокруг повисает зловещая тишина: слышатся только хруст веток под нашими ногами, шелест елей и время от времени – глухой стук снега, сползающего на землю с ветвей.

Касаясь стволов деревьев руками в перчатках, я иду впереди, а Стиг и Гэндальф следуют за мной. Нижние части стволов покрыты сотнями тонких веточек, от которых лес кажется еще темнее. Сухие и колючие, они торчат, точно пальцы скелетов, грозя расцарапать нам лица. Фонарик оттягивает мой карман, и сознание того, что он у меня есть, успокаивает, но я его не включаю. Лучше дать зрению приспособиться к лунному свету. Минут через десять Гэндальф останавливается и начинает рычать, глядя на участок подлеска. По моему телу бегут мурашки. Я кручу головой, осматриваясь. Ничего, только темные ели и следящие за нами глаза ворона.

К тому времени как мы выходим из леса, луна стоит уже высоко и ее диск наполовину закрыт тучей. На некотором расстоянии на холме виднеется дом Олафа и Иши, его огни весело горят. От радости мое сердце чуть не выпрыгивает из груди.