Михаил Стрельцов - Узют-каны [litres]

Меня охватил страх, потому как не представлял, что будет дальше – возможно, всю оставшуюся жизнь так и придётся плыть по течению, глазея в зимнее небо и медленно умирая от голода и болезни? Пришла лютая, холодная ночь. Мои брови и нос покрылись инеем, и снежинки таяли на губах всё реже… Под утро я обнаружил, что лежу на снегу, попытался подняться, но смог только ползти. Хотел найти лодку, без которой вдруг стало опасно и одиноко. Я просто не мог представить, как и когда из неё выбрался. Она исчезла, растворилась, бросив меня на снегу, а льды вновь сошлись, не оставив даже намёка на то место, где она их ломала.

Я полз и вскоре оказался на берегу, ко мне подбежали люди, и я потерял сознание. Пришёл в себя в больнице, где потом пролежал два месяца с пневмонией, и фельдшер восхищался моей смелостью, заставившей преодолеть десятки километров от улуса до города. Дело в том, что снег завалил единственную дорогу до улуса, и тот оказался отрезанным от всего мира. Так что лодка знала, куда меня доставить, ведь если бы я остался в улусе, то, однако, умер бы от пневмонии. Через два месяца я вернулся в посёлок, где на меня выпучили глаза все родные, которые давно считали меня погибшим.

Дед разулыбался, издав сухое кряхтение, напоминающее смешок:

– Так что, Маша, лодка сама знает, что и как ей делать, и не надо ей сопротивляться. Иначе она просто исчезнет под тобой, бросив на произвол судьбы. Но кудай не дай тебе когда-нибудь прибегнуть к её помощи, потому что никто не знает… Человек, существо, не терпящее зависимости ни от кого, даже от Бога. Если, конечно, сам хочет попасть в зависимость, то другой разговор. А сейчас ещё чайку заварю.

На языке у Маруси вертелся целый клубок вопросов, но задать их она не успела. Неуверенно, но с вызовом залаял Барс, она посмотрела в окно – по двору, мимо прислоненного к сараю мотоцикла шествовал участковый Сербегешев. Пёс узнал его, вильнул хвостом и замолчал. Участковый потрепал тяжёлую собачью голову:

– Барс, Барс, у-ух, зверюга. Узнал, бандит.

Анчол вышел встречать гостя. Из-за стекла не было слышно, как они обмениваются приветствиями, и Сербегешев вошёл в дом:

– Эзен, [12] Эзен – шорское приветствие. спекулянтка.

– Да ну вас, дядя Коля, – отмахнулась Маруся, – я не местная, не имеете права.

– Грамотная племяшка выросла, – усмехнулся участковый.

Анчол засуетился у заварника. Воспользовавшись, пока он не видит, Маруся быстренько извлекла из рюкзака специально приготовленную бутылку, такие она называла «лицензией», и передала её участковому. Хоть и родственник: а всё одно – на службе. Сербегешев подсел к столу, хмыкая, подёргивая усы, но только перед ним оказались кружка душисто заваренного чая, произошла перемена. За долю секунды он превратился в чумазого, черноглазого мальчугана с ободранными коленками и ссадинами на локтях. Как и Маруся чуть раньше, вцепился в сотовую рамку и, чмокая, принялся высасывать мёд из воска. Девушка вышла из избы на крыльцо, закурила и, разглядывая Барса, вспомнила одну из историй Анчола о том, как Барс однажды спас ему жизнь, вступив в схватку с косолапым.

Сколько она себя помнила, был пасечник-дед в ветхой хатке на краю улуса, был Барс – осторожный пёс с волчьими повадками. Сколько ему лет? Живут ли так долго собаки? Неудивительно, что он ослеп и поседел. Жара, вызванная полуденным временным развеянием туч, накатывала волнами. Барс повилял хвостом и принялся лакать воду из миски, пуская слюну. Маруся всматривалась в голубизну Спящего Дракона. Воздух, густой и чистый, позволял рассмотреть каждую веточку, каждую иголку на дереве. Хребет Дракона поднимался зелёной массой прямо к облакам. Маруся затоптала окурок и вошла в дом.

Участковый вернулся из детства и пытался убедить старика в необходимости эвакуации, которой подвергался весь посёлок.

– Ненадолго, дед. Дня на четыре-пять. Не подохнут твои пчёлы. Я лично на своей машинёшке тебя отвезу и привезу. И Барса с собой возьмёшь.

– Барс останется, – тихо промолвил старик и поднял глаза на Марусю. Во взгляде промелькнула тоска, потрясающая своей глубиной, от которой хотелось бежать сломя голову.

Девушка почувствовала озноб от этого замученного болью, не видящего её взгляда.

– Хорошо, – Анчол опустил голову, – я уеду.

– Завтра с утра. Часиков в девять, – набрасывая фуражку на лысеющую макушку, заторопился участковый. – Пора мне. Дел много.

Чувство неловкости отступило только тогда, когда уже со двора послышался жизнерадостный возглас:

– Барс, ух, зверь! До завтра, Барс! – участковый ушёл.

А старик всё сидел, опустив голову, Марусе показалось, что он шепчет:

– И будет день: упадёт железный ворон, смрад напустит в тайгу. И сожрёт её Спящий Дракон. Уйдут люди, придут узют-каны …

– Что, дедушка?

Анчол вздохнул, вышел из оцепенения и засуетился:

– Ничего, Маша. Был у нас шаман Урцибашев. Говорил, было ему видение. Однако ляг, поспи чуток. Марево, видишь какое, так и печёт…

– Почему ты не хочешь взять с собой Барса? – спросила она, откидывая одеяло, словно прохладная простыня не пускала её в свои объятия. Дед не ответил, его уже не было в доме. Выглянув в оконце, она увидела Анчола на корточках рядом со слепой овчаркой. Пёс что-то слизывал, поджимая уши, с лица старика. Неужели слёзы?

…Хоронили Барса в дальнем углу огорода под размашистой чёрной смородиной.

Маруся добросовестно проспала два часа, хотя сны её были тревожными. После ухода участкового Анчол отправился куда-то, как он сказал – успокоить вдову того самого шамана. Сербегешев сообщил, что в тайге нашли её мёртвых детей. Сквозь сон она слышала лай Барса, который разрастался, усиливаясь, переходя в подвывание и хриплое рычание.

– Старый болван, поспать не даст, – на грани дрёмы и реальности подумала Маруся и вновь скатилась в липкий, душноватый сон…

Когда старик нёс лопату, ковыляя в траве на кривых от старости ногах, она заметила, как он сгорбился, стал совсем маленьким.

– Копай, – приказал он.

Она копала тёмную, жирную землю, насыпая дёрн по краям ямки. Чувство вины грызло, сжимая внутри какую-то пружину. И не потому, что она оставалась одна в доме, когда умерла собака. И даже не потому, что обругала её «старым болваном», а от того, что не могла понять чего-то страшного, постыдного и не хотела этого понимать. Старик заставил всё делать самой, ссылаясь на боли в суставах, но она знала: он не хотел прикасаться к нему МЁРТВОМУ. Девушка положила Барса на неровный кусок толя, от чего правый бок собаки слегка почернел, но самой собаке до этого уже не было никакого дела – и так приволокла ещё не до конца окоченевшее тело до вырытой ямки…

БАРС ОСТАНЕТСЯ!