Михаил Стрельцов - Узют-каны [litres]

– Чего уставился? Назад! К окну! Вот так… Так что, киса, Толик нам не поможет. Он будет стоять, смотреть и завидовать, – нож наконец-то отдалился от горла, подпрыгнул, кувыркнулся над ней и вновь опустился рукояткой в сухую ладонь. Но уже острием вниз, глядящим прямо в пупок. Маруся втянула живот, но острый кончик продолжал углубляться, царапая.

– А если он хоть раз шевельнётся, – Ферапонт повернулся к застывшему Спортсмену, – у тебя на брюхе будет дырочка. Поняла?

Мозг, лихорадочно метавшийся в поисках доступа к нервным окончаниям, внезапно сориентировался. Щёлкнуло. Линию подсоединили. Лучше бы этого не делали! Действуя интуитивно, он не мог осознавать происходящее, теперь же свершающееся стало до предела понятным. И от этого более кошмарным.

– А ты, Толик, понял?

Спортсмен кивнул.

– Не надо. Мне больно, – Маруся заворожено наблюдала, как нож бурит её пупок. Если бы как Асур, в спину! А когда вот так нагло, в упор… Змейка крови противно скользнула вниз и затерялась в рыжеватом холмике. «Он меня всю изрежет! Ну, помогите, кто-нибудь!» Где-то в затаённом уголке сознания мелькнула пчела, завязшая в собственной соте; Анчол, шамкающий, говорящий. Что он говорит? Молится? «Зелёный друг, зелёный бор, пошли спасение – будь добр!» – обрывки молитвы складывались кирпичиками, рушились, обрываемые грубыми прикосновениями.

Раздвигая приятные на ощупь ноги, открывая доступ к утолению зуда, Ферапонт ощутил необъяснимый прилив страха. Он никогда не боялся своих жертв, и в такие моменты забывал обо всём, кроме наслаждения властью. Поэтому новое ощущение ошеломило. Он боится до смерти перепуганной девчонки? Дрянь! Так даже лучше. Только усиливает возбуждение. Остервенело вогнал нож торчком в пол, чуть ли не касаясь обнажённого бедра. Эгей! Как заелозила! Сейчас поелозишь! Рванул с себя штаны, но остановился, озадаченный забавной мыслью. Надо раздавить её до конца! Прогнать неприятные мурашки на спине. Унизить. Пусть почувствует себя скотиной, тем – кто она есть, обыкновенной девкой, предназначенной для удовлетворения его прихотей. Склонился, рванул стягивающий запястья ремень.

– Сейчас освобожу руки… повернутся… Станешь собачкой, поросёночком, киской, зверушкой…

Запястья посинели, путы въелись в кожу. Бесполезно. Не разорвать. Мышцы заныли от перенапряжения. Жутко стоять и кусать безвинные губы, наблюдая, как насилуют твою девушку. Но не в силах оторвать взгляд от выпущенной из грязных штанов штуки, касающейся такого родного тела! Что он ещё задумал? Зачем её отвязывает? Только бы разум выдержал! Не замкнулся коммутатор в голове… Щелчок!

– СМОТРИ! ПОМНИ! ОНА СТАНЕТ ТВОЕЙ, КОГДА БУДЕШЬ ВЕЧНЫМ! НАВЕЧНО ТВОЯ! – кто-то подсоединился к линии, кто-то неприятный. – ТЫ ХОЧЕШЬ ТАК ЖЕ! СМОТРИ! СМО…

Щелчок. «Это же не Маруся! Какая – то другая девчонка. Совсем крохотная. Ей в пору играть в мяч. Мя-ич-ча-мяч! Вот он! Футбольный, новенький, совсем рядом. Как он попал сюда?»

Второй, подсоединившийся к линии, голос просил:

– Поиграй в мяч! Поиграй в мяч!

Вспыхнули, заискрились совиные перья. На время в глазах потемнело. Где-то далеко, в другой жизни, стриженые газоны, рёв трибун, электротабло, боль в коленке… Нельзя. Иначе опять невыносимая боль, против которой бессилен массажист…

– ПОИГРАЙ В МЯЧ! – уже не просил, а приказывал голос, заглушая тот, первый:

– СМОТРИ! Чувствуешь, как она хочет тебя…

– И-ИЧ-ЧА-А! – диким, неожиданным возгласом прорвался крик. Ноги свободны! Связали руки, а ноги забыли! И кому! Футболисту!

Уверенной чёткой подачей он обошёл невидимого соперника, подогнал сам себе пас под правую. И ударил. Жаль, что нет ворот, вратаря, тренера, зрителей! Пожалуй, это был самый красивый гол в его жизни! Словно выпущенный из пушки мяч столкнулся с головой уродца и, изменив траекторию, отлетел в большую комнату, звякнув чем-то напоследок.

И не ждать, когда оглушённый насильник придёт в себя. Как недоумевающе он разлёгся на полу, отброшенный ударом! Вперёд! Эх, вот теперь нужны руки!

Ферапонт, отсчитав все положенные радужные круги перед глазами, выполз из тёмного туннеля и попытался схватиться за ушибленную голову, но на него налетел конский табун, лягает, топчет. Увернувшись, скорее бессознательно, чем с конкретными намерениями, он ухватился за первый попавшийся предмет, который оказался занесённой для удара ногой. Спортсмен потерял равновесие и, в свою очередь, получил букет радуги перед глазами. Коммутатор на время отключился. А когда вернулась память вместе с разрывной болью в затылке, на него уже заполз слюнявый уродец, нанося удар за ударом. На миг остановился:

– Очухался? Мало, фраер? Получай, падла! Убью!

Всё произошло настолько быстро, что Маруся не успела уловить связь: только что седой подонок подгребал за бок, стараясь повернуть на колени, потом исчез. Словно ураган налетел Спортсмен, упал. И вот уже бандит сидит на нём и молотит по лицу кулаками:

– Убью падлу! Дрын отрежу! В пасть воткну! Твоей суке! – Ферапонт методично обрабатывал ненавистную рожу, удовлетворённо крякая, когда слышал хруст зубов и носовой перегородки. Он ещё им всем покажет! Ещё никогда он не был таким сильным, никогда не убивал с таким наслаждением.

Холодное ужалило Марусю в бедро, когда она попыталась освободить вторую руку. Вскрикнула, порезавшись. Воткнутый торчком нож сам выпрыгнул из зазубрины и удобно лёг в ладонь. Ремень резался легко, натянутый струной. Он же убьёт его! Убьёт! Опять страшный хруст! Руки свободны, можно двигаться. Ещё долю секунды назад нож плавно рассекал воздух. И вот он уже по рукоятку исчез в выгнутой горбом пояснице. Маруся даже не почувствовала сопротивления, как будто кожа и мышцы сами расступились, пропуская лезвие. Ферапонт охнул. Красное жало, проклюнувшись из живота, вызвало недоумение и беспокойство.

Обернувшись, увидев расширенные от ужаса зрачки, грудь, красивые, забрызганные кровью ноги, хрипнул: «Дрянь!» и поперхнулся. Кровь пошла горлом. Задыхаясь, захлёбываясь, он сморщившись сполз на пол, забился в судорогах. Понимание наступающей смерти и ужас этого понимания застыли в глазах, на миг потерявших опьяненную стеклянность. Но затем они быстро остекленели вновь. И уже навсегда.

Когда сзади скрипнула дверь, Газон на миг отвернулся, а Молчун, воспользовавшись этим, ещё раз скользнул задом по лопухам. Теперь расстояние до оружия в человеческий рост – один большой кувырок. Странно, головная боль отсутствовала, словно спрашивая: «Ты хотел рискнуть? Пожалуйста».