Джонатан Ховард - Иоганн Кабал, некромант [litres]

Бэрроу взял Леони за руку и подвел к Кабалу, который, судя по всему, прирос к месту.

– Мистер Кабал, – начал Бэрроу; взгляд некроманта был устремлен лишь на Леони. – Мистер Кабал. Позвольте представить вам мою дочь Леони.

– Вы владелец цирка! – воскликнула Леони, узнав его имя. – О, я обожаю ярмарки!

– Мистер Кабал оказался так добр, что дал нам билеты. – Бэрроу похлопал по карману, где они лежали.

– Благодарю вас, мистер Кабал, – сказала Леони. – Мне безумно нравятся бродячие цирки. Сюда, правда, приезжают лишь маленькие труппы. Нельзя назвать их большими профессиональными цирками. Я с нетерпением жду сегодняшнего вечера.

Кабал не сводил с девушки глаз. Плавно, словно обладая собственной волей, его рука скользнула в нагрудный карман, достала очки, взмахнула ими, раздвигая дужки, и нацепила Кабалу на нос. Когда мир предстал перед ним в дымчатом синем цвете линз, Кабал очнулся от оцепенения, сковавшего его волю.

– Благодарю, мисс Бэрроу. Я… мы очень польщены тем, что вы проявили интерес.

Некромант говорил медленно и странно акцентировал слова, словно мысли его были далеко отсюда. Бэрроу пристально наблюдал за ним. Леони была девушкой привлекательной, и дело тут не в отцовской гордости – это каждому заметно. Но ведь не мог же Кабал в нее влюбиться? От одной мысли, что у зловещего мистера Кабала имеется романтическая жилка, становилось не по себе: было в этом что-то неприятное. А уж если объектом его интереса выступала сама Леони…

– Надолго вы здесь? – полюбопытствовала девушка.

– Здесь, – ровным голосом повторил Кабал. – Это последняя ночь.

– И куда же вы отправитесь потом?

– Конец сезона, – заявил некромант.

Слова его прозвучали категорично, но Бэрроу был почти уверен, что Кабал сделал это ненамеренно. Это лишний раз подтверждало догадку Фрэнка.

Снова заговорила Леони:

– Что ж, тогда нам не стоит упускать шанс. Можете не сомневаться, мы придем сегодня, мистер Кабал.

Бэрроу улыбнулся, но взгляд его оставался суровым. Мысли его уплывали в другом направлении. Он был почти уверен – что-то происходило, и ему это явно не нравилось. Он чувствовал, как включилась его знаменитая интуиция – во рту ощущался привкус выбросившегося на берег кита. Он уже сожалел о том, что представил Леони этому человеку. Он искренне сожалел, что ему придется расстроить дочь и оставить ее сегодня дома.

– Но почему?

Распрощавшись с Кабалом, они вернулись домой. Под конец Леони еще раз заверила Иоганна, что они обязательно придут вечером в цирк. И вот Бэрроу только что упомянул будничным тоном – он предпочел бы, чтобы Леони осталась дома. Фрэнк напрасно надеялся, что дочь безропотно примет его пожелание. Если бы. Разговор перерастал в один из редких, а оттого еще более неприятных споров.

– Здесь же ничего не происходит. – Леони выглядела обиженной, как будто отец просил ее остаться дома из злого умысла.

– С этим Кабалом что-то не так. И с цирком тоже. Там происходят странные вещи. Ненормальные.

– Но ты же знаешь, в чем причина, – Леони говорила так, словно отец намеренно вел себя глупо. – Все дело в этом некроманте Руфусе Малефикарусе. Он пытается разрушить цирк Кабала. Мы же знаем.

– Малефикарус мертв, – заметил Бэрроу.

– Но он же некромант. В этом весь смысл. Жизнь после смерти после жизни. Им стоило его сжечь. А теперь он вернулся.

– И ты действительно в это веришь?

Жизнь после смерти после жизни. Что-то в этой фразе натолкнуло Бэрроу на мысль. Шестеренки в его голове заработали – беспорядочные данные стали складываться в оформившуюся идею.

– Мы читали в газетах. Все произошло в Мурслоу. Братья Кабал – герои. Они это не выдумали.

Леони пожала плечами и покачала головой, поражаясь упрямству отца. Этот жест она переняла у матери. Хотя сама Леони об этом не ведала, но каждый раз, когда она так делала, в сердце Бэрроу словно вонзали нож.

Он моргнул, прогнал боль и попытался собраться с мыслями. Однако они его не слушались и продолжали носиться недисциплинированной толпой.

– Послушай, я не собираюсь спорить насчет этого. Ты не идешь.

– Что? – Леони поверить не могла, что ее отец повел себя столь категорично.

По сути, Бэрроу ничего не мог запретить Леони, ведь она уже взрослая. Однако в эту минуту девушке куда важнее было понять, почему отец все-таки пытался ее остановить.

– А как насчет того, чтобы выслушать обе стороны?

– Хорошо, послушаем, что хочет сказать твоя сторона.

– Моя? Моя сторона хочет пойти в цирк, потому что она хочет пойти в цирк. Это весело. А я хочу немного повеселиться. А вот твоей стороне не хватает…

– Я уже сказал.

– Ты сказал, что мистер Кабал тебе не нравится. Ладно. Мне это кажется глупым, но, если ты настаиваешь, я буду держаться от него подальше. Не испытываю особого желания вести с ним эти очаровательные беседы.

Леони заметила, как отец пытается подавить улыбку. За все время их разговора Кабал отделывался односложными ответами.

– Мне просто хочется прокатиться на Призрачном поезде, покидать шарики в прибитые гвоздями кокосы и немного развлечься. Что в этом плохого?

– Ничего, просто…

– Но что такого может случиться? – Леони взглянула на отца, и ее гнев несколько поостыл: в конечном счете, она знала – отец готов отдать за нее жизнь. – Что может пойти не так?

Бэрроу вздохнул. В этом-то и заключалась загвоздка.

– Я не знаю, – признался он. – Ни малейшего понятия. Может, ничего и не случится. Но, но… – Он взял ее руку в свои. – Вдруг что-то произойдет. Попытайся понять. Когда я еще работал в полиции… Нет! Выслушай меня!

Леони закатила глаза, стоило ему упомянуть свою работу. Лишь удостоверившись, что полностью завладел ее вниманием, Бэрроу продолжил:

– Когда я работал в полиции, мне попадались всякие люди. В первую очередь, преступники – девять из десяти. Такие люди не помнят, что такое мораль, настоящая мораль. То, что помогает нам уживаться друг с другом. Они могут подстраиваться под нее, как хамелеоны менять окраску, но не более того. Обычная мимикрия. Они просто не помнят, каково это – думать, как все остальные. На этом они и попадаются. На мелочах. Но их можно учуять. Незначительные ошибки. Все, что они делают, все, что говорят, пестрит и смердит ошибками.

Леони взволнованно посмотрела на отца. Бэрроу никак не мог понять, волнуется она за него или из-за того, что он сказал.

– Ты намекаешь, что Иоганн Кабал – преступник?

– Нет, не в этом смысле. Если честно, мне кажется, он высокоморальный человек. Только вот мораль у него своя. Я думаю…

И вот тут-то Бэрроу загнал себя в угол. У него осталось лишь одно слово, чтобы описать Кабала, – слово, больше подобающее ленивым журналистам и всегда столь искренним политикам, слово, которое прозвучало до смешного мелодраматично.