Эрнст Гофман - Эликсиры дьявола

Произнеся эти слова, я упал в обморок и очнулся лишь в своей келье на койке. Подле меня сидел брат Кирилл. Он ухаживал за мною и утешал, как умел. Однако ужасный образ незнакомца все еще стоял, как живой, перед моими глазами. Я рассказал обо всем брату Кириллу. Чем больше старался он убедить меня, что это галлюцинация моего воображения, разгоряченного страстными речами, тем глубже чувствовал я раскаяние и стыд за свое поведение на церковной кафедре. Слушатели, как я узнал впоследствии, решили, что со мной случился припадок помешательства. К такому предположению подало повод мое последнее восклицание. Я был нравственно уничтожен. Запершись в своей келье, я подвергнул себя строжайшей епитимии и подкреплял себя пламенной молитвой к борьбе с дьяволом, который даже в святом месте осмелился предстать передо мной, приняв образ благочестивого живописца из монастыря Святой Липы. Никто, впрочем, не видел человека в фиолетовом плаще, и настоятель распространял повсюду, что причиной моей бессвязной речи был припадок горячки, которая проявилась у меня ужасным и неожиданным образом во время проповеди. Действительно, я долго болел и был еще слаб, когда, наконец, после многих недель уединения, вошел в обычную колею монастырской жизни. Несмотря на свою слабость, я попытался снова проповедывать, но, терзаемый сомнениями, преследуемый ужасным мертвенно-бледным призраком, я должен был употреблять величайшее усилие, чтобы говорить связно, и, конечно, не мог, как бывало, вдохновляться огнем собственного красноречия. От этого проповеди мои стали сбивчивыми, несвязными. Слушатели искренне сожалели о моем безвозвратно пропавшем таланте, но число их заметно уменьшалось с каждым днем. Кафедру снова занял старый монах, который проповедывал раньше и говорил теперь несравненно лучше меня.

Спустя несколько времени монастырь наш посетил юный граф с гувернером, в сопровождении которого граф путешествовал. Он пожелал осмотреть многочисленные достопримечательности нашей обители. Я отворил двери музея, и мы вошли туда. В это время отозвали приора, который показывал перед тем вместе со мною посетителям монастырскую церковь и хоры, и я остался с гостями один. Показывая достопримечательности и святыни, я сообщал сохранившиеся о них предания. Вдруг граф обратил внимание на украшенный изящной древнегерманской резьбой шкаф, в котором был заперт ящичек с эликсиром сатаны. Я довольно неохотно отвечал на расспросы о том, что хранится в этом шкафу, но граф и его гувернер не отставали от меня до тех пор, пока я не рассказал им предание о св. Антонии и коварстве сатаны и не сообщил о бутылке, хранящейся у нас как реликвия. Одним словом — рассказал все, что передавал мне брат Кирилл, и даже повторил его предостережения об опасности открывать ящичек и осматривать бутылку. Несмотря на то что граф исповедовал нашу религию, он, казалось, так же мало верил в правдоподобность этого святого предания, как и его гувернер. По крайней мере оба они искренне потешались над комичным чертом, который носил предательские бутылки в своем рваном плаще, и делали по этому поводу остроумные замечания. Наконец гувернер успокоился и сказал мне совершенно серьезно:

— Не прогневайтесь на нас, легкомысленных мирян, ваше преподобие! Будьте уверены, что мы оба, я и граф, глубоко чтим святых как искренне веровавших людей, которые, не задумываясь, жертвовали всеми радостями жизни и даже самою жизнью ради спасения своей души и ради спасения своих ближних. Что же касается истории, которую вы только что изволили нам рассказать, то я предполагаю, что это лишь замысловатая притча, составленная святым в назидание людям и впоследствии, по недоразумению, внесенная в его житие, как истинное происшествие.

С этими словами гувернер быстро открыл крышку и вынул из ящичка черную бутылку странной формы. Действительно, как и говорил брат Кирилл, послышался запах. Однако запах этот был приятен и скорее подействовал на меня благотворно, а не одуряюще.

— Я готов биться об заклад, — воскликнул граф, — что эликсир сатаны — не что иное, как великолепное сиракузское вино!

— Вы правы, — подтвердил гувернер. — Знаете, ваше преподобие, если эта бутылка действительно перешла к вам по наследству от св. Антония, то судьба ваша значительно счастливее судьбы неаполитанского короля. Дурная привычка римлян не закупоривать бутылок, а сохранять вино под слоем масла лишила бедного короля удовольствия полакомиться древнеримским вином. Хотя ваше вино и моложе древнеримского, но во всяком случае оно старейшее из существующих вин, а потому вы поступили бы хорошо, обратив эту реликвию в свою пользу и смело вьщедив ее.

— Конечно, — подхватил граф, — это древнее сиракузское вино влило бы новые силы в вашу кровь и уничтожило бы следы болезни, которая, кажется, посетила вас, преподобный отец.

Гувернер достал из кармана стальной пробочник и, не обращая внимания на мои протесты, откупорил бутылку. Мне показалось, будто из горлышка блеснул голубоватый огонек и мгновенно исчез. Запах стал сильнее и распространился по всей комнате. Гувернер первый попробовал вино и воскликнул:

— Великолепное вино! Великолепное сиракузское! Право же, погреб св. Антония был недурен. Если поставщиком этого погреба состоял сатана, то, честное слово, он относился к святителю не так уж злостно, как это предполагают. Отведайте-ка, граф!

Граф также попробовал и подтвердил слова гувернера. Продолжая шутить по поводу таинственной реликвии, они заявили, что она, бесспорно, самая лучшая из всех, имевшихся в монастыре, пожелали себе полный погреб таких реликвий и так далее. Я молча слушал их, опустив голову и потупив глаза. Беззаботная веселость посетителей, представлявшая резкий контраст с моим мрачным настроением, была мучительна для меня. Напрасно настаивали они, чтобы и я отведал вина св. Антония. Я решительно отказался и, тщательно закупорив бутылку, запер ее снова в хранилище.

Посетители уехали из монастыря. Оставшись в своей келье, я вдруг почувствовал себя бодрее, и настроение мое изменилось: я стал спокойнее и довольнее. Очевидно, меня подкрепил уже самый запах вина. Я не находил в себе ни малейшего следа вредного действия, о котором говорил Кирилл. Наоборот, благотворное влияние вина сказывалось на мне самым очевидным образом. Чем глубже вдумывался я в предание о св. Антонии, тем громче в моей памяти звучали слова гувернера и тем больше я убеждался, что объяснение его было правильно. Тут только впервые в моем уме, словно молния, мелькнула мысль, что я сам намеревался в тот несчастный день, когда дьявольское видение прервало мою проповедь, объяснить это предание как поучительную и глубокую притчу святого мужа. Скоро к этой мысли присоединилась другая, всецело охватившая меня, так что все остальное совершенно потонуло в ней. Я думал, не сможет ли чудесный напиток снова зажечь в моей душе потухшее пламя. Что, если оно распустится вновь пышным цветом? Ведь таинственное сродство моего духа с силой природы, заключенной в этом вине, обнаружилось уже тем, что тот самый запах, который одурманивал слабого Кирилла, на меня повлиял благотворно.