Георгий Старков - Страшная история [сборник]

Мне эти истории показались занимательными; поневоле приходили мысли о том, что этот удивительный человек мог бы рассказать обо мне, о том, что меня ждёт впереди. Может, он смог бы избавить меня от моих страхов, сказав, что я зря страшусь мести демона?.. Конечно, он узнает о моём ужасном грехе, если он так хорош, как о нём идёт молва — но я готов пойти на это, если он искренне расскажет мне о будущем. За эти годы гадальщик наверняка знавал истории много хуже. Даже если месть неизбежна — тогда я спрошу его, когда мне её ожидать, и буду спокоен до рокового мига. Я смертельно устал нервно оглядываться каждый вечер, выходя на тёмную улицу; мне претило выискивание расплывчатых силуэтов в зернистой мгле за окном.

С такими мыслями я пришёл ранним утром в шатёр гадальщика. К моему удивлению, меня внутри встретил не седовласый старец и не знойный чужестранец южных кровей. Гадальщик был молод и черноволос, превосходно изъяснялся на нашем языке. Лишь глаза его были не такими, как у всех людей — пронзительно-голубые, как арктические ледышки, они смотрели в глубины твоего разума, и от этого взгляда я поежился, будто от холода. Гадальщик жестом пригласил меня сесть и, не говоря ничего, стал раскладывать карты. Колода у него была старая, потрепанная, он обращался с ней с искусом истинного факира. Я молчал; слов не требовалось. Наконец, он разложил карты и погрузился в их изучение. Он смотрел на рисунки на картах так долго, что я стал испытывать беспокойство. Что он там видел? Какой рок, какая судьба мечом нависли надо мной? Гадальщик молчал, и в масляном свете жёлтых свеч, которые освещали шатёр, он выглядел восковым истуканом, чем-то неживым и пугающим.

Я вышел из шатра через двадцать минут после того, как вошёл, с бешено бьющимся сердцем, не видя ничего вокруг себя. Всё стало зыбким, всё расплывалось, и я чувствовал, что мой разум балансирует на грани полного сумасшествия. Причиной тому было слово, всего одно слово, произнесённое гадальщиком. «Когда?» — таков был мой вопрос, когда он закончил смотреть на карты и поднял на меня свой устрашающий взор. «Сегодня», — сказал он бесцветно и мертво, и я едва подавил крик, зародившийся в груди. Как я нашёл выход из шатра, не помню. В голове стучало лишь одно слово, как приговор, как удар по голове — сегодня, сегодня, сегодня. Гадальщик до сей поры ни разу не ошибся — значит, это было правдой, и расплата, которую я так боялся и от которой пытался укрыться, должна была случиться сегодня.

Весь день я метался, как в горячке, но к вечеру мне удалось взять себя в руки. Я не собирался ложиться спать. Во мне проснулся дух сопротивления — вместе со страхом пришла злость. Пусть мой грех и вызвал эту кару, но жажда жизни во мне ещё теплилась. Я вооружился револьвером, зажёг все лампы в доме, задёрнул шторы на окнах и сел в кресло. За стенами шумел ветер, гоняющий тучи по небу. Вечер был самый обычный, каких прошло тысячи, и карнавал на другом конце города зажигал свои извечные огни. Я напряжённо вслушивался в малейшие звуки, но ничего не было заметно. Так я просидел до полуночи. Потом усталость и нервное перенапряжение стали брать верх, и веки сомкнулись сами собой: я засыпал, сколь бы ни пытался сопротивляться истоме — погружался в бессознательное состояние, и сладкая тьма накрыла меня.

Однако мои чувства заглохли не полностью: даже во сне я продолжал слышать. До поры до времени единственным звуком, что ловил мой слух, был непрекращающийся свист ветра под ночными небесами. Но потом к нему стал примешиваться другой звук — будто грохот далёких барабанов, бьющих в такт. Что это? Дождь? Я не был уверен — слишком ровным и гулким был шум. Я представил себе неведомое африканское племя, проводящее свой кровавый ритуал под неумолкающий бой барабанов из человеческой кожи, и оттого по телу пробежал холодок. Однако же, проснуться я не мог, и глаза оставались закрытыми. Вот ещё один посторонний звук — на этот раз не вызывающий никаких сомнений в своём происхождении: чьи-то шаги возле моего дома, ровные и задумчивые, без чувств, без спешки. Внезапно все огни в доме погасли, и тут я проснулся, вскочил с криком. Но было поздно: в доме царила кромешная тьма, бой барабанов у горизонта продолжался, и неизвестный пришелец уже был в моём доме — под его весом поскрипывали половицы на нижнем этаже. Это был тот самый демон, которого я боялся до смерти, демон, рождённый моим грехом, той адской страстью, что бурлила в моей крови тогда, в ночь ущербной луны. Я с придыханием вскинул руку с револьвером и выпустил все шесть пуль, когда дверь моей комнаты распахнулась и из проёма потянуло ледяным воздухом. Но демон не умер. Он был бессмертен, а я не мог видеть в темноте. Оружие со стуком упало на пол. Тёмный силуэт подошёл ко мне без слов, и, будто по мановению руки, ставни на окнах распахнулись, впуская внутрь мутно-жёлтый лунный свет, совсем как в ту проклятую ночь.

Я хотел зажмуриться, но это было выше моих сил. Я увидел его — увидел худое лицо, бледное и с правильными чертами, обрамлённое чёрными волосами. Молодое лицо, красивое лицо, лицо без печати страстей, как воск, и лишь глаза чисто-голубые, цвета льда и океанских вод, без малой искорки теплоты. Я закричал, но крик умер в зародыше — я узнал его, узнал эти голубые глаза, так похожие на мои собственные, только чище и глубже, эти безжалостно-чёрные волосы, чуть вьющиеся. Не в эти волосы ли я зарывался лицом под той грешной луной, не их ли тонкий аромат я вдыхал, пьянея от собственной власти над немощным телом, тщетно бьющимся подо мной? Плод нежеланного союза, дитё насилия, демон — это был он, тот, кто неотвратимо шёл ко мне все эти годы. Он узнал меня уже тогда, когда я раздвинул шторки шатра. Он сказал мне: «Сегодня», — и это действительно было так.

Где он был всё это время? Где она его прятала — а может, бросила в тот же день, когда он вышел из её чрева, в отвращении глядя в его голубые глаза, похожие на мои? Как он провёл детские годы? Что за дьявольский замысел или цепь роковых случайностей привели к этой встрече?.. Все эти вопросы стали неважными в этот миг, когда мы — отец и сын — смотрели друг на друга. Грохот барабанов стал невыносимым, он бил раскалённым молотом прямо в мозг, минуя уши, и я понял, что месть уже началась. О нет, не банальное убиение, не боль, не душевные муки — эти бесстрастные, нечеловеческие глаза обещали мне нечто более изощрённое и ужасное. Я содрогнулся в последний раз, прежде чем моё тело рухнуло на пол бездыханным, где его нашли утром и констатировали сердечный приступ. А я сам тем временем ещё мог мыслить, видеть, слышать… чувствовать.

Вокруг была тьма, и над тьмой вспыхнули два голубых глаза, как звёзды. Появилась луна — такая же запрокинутая и ущербная, как мне она помнилась. Жёлтое сияние лилось сверху. Ветер пронёсся по чёрному пространству, вырисовывая силуэты деревьев. Я упал на колени, потом на четвереньки. Я узнал этот лес, этот холод, эту осень: та точка пространства и времени, когда я стал проклят. Но теперь подо мной извивалось не беззащитное хрупкое тело, а нечто холодное, отдающее мертвечиной, теряющее формы. В безмерном омерзении я попытался встать, оторваться от этого существа, но это мне не удавалось — противоестественное соитие продолжалось, оно высасывало из меня все силы, всю жизнь, остатки моей души. Это был даже не демон, не призрак, не дух; что-то, вызванное из тех областей мироздания, где нет понятий «время», «свет» и «тепло». Я не знал, в какой дьявольской школе обучался мой отпрыск, чем пожертвовал, чтобы мочь обрести возможность вызывать это неименуемое. Голубые глаза наблюдали за моими рваными содроганиями сверху, без усмешки и неприязни, а между тем это продолжалось, продолжалось… продолжалось, и я уже догадывался, что в этой изнанке Вселенной отсутствует понятие длительности, и это будет продолжаться вечно — убийственный экстаз, леденящая жара, отвращающий восторг — невыносимо, чудовищно, бесконечно, превосходя все двадцатипятилетние кошмары. Рассудок уже покидал меня, и меня душил хохот сквозь слёзы, а голубые глаза… они всё смотрели… и хоть бы призрак какой-то эмоции, знак удовлетворения… но нет же — ледяная пустота… в то время как над карнавалом взрывается очередной огонь… а существо подо мной всё теснее сливается с телом… это месть, это ад, это грех… в громадной пустоте, где обитают вселенские тени… они вечны, они превосходят все знакомые людям размеры… но уж это знание точно не для меня. Я вновь с наслаждением и ужасом ринулся в бездну холодного тела своего мучителя — и навсегда потерял себя в нём.