Георгий Старков - Сказка об уроде [сборник]

Пока мужчина принимал душ, она могла бы одеться полностью, но ограничилась трусиками и лифчиком. Это была одна из множества маленьких хитростей её профессии. Клиент не вызвал у неё неприязни, и она была не прочь остаться у него на второй час, чтобы не скитаться опять по городу в автомобиле, пока кто-нибудь не укажет на неё пальцем. Она знала, что в этом белье телесного цвета, купленном всего две недели назад, да с распущенными по плечам волосами она смотрится весьма соблазнительно — даже для мужчины, который отзанимался с ней сексом всего пять минут назад.

Уловка сработала: вернувшись в спальню, он уставился на неё во все глаза, будто увидел впервые. Она стыдливо сцепила ладони на коленях, усиливая эффект, и вопросительно взглянула на него:

— Мне одеться, или…

— Нет, не стоит, — сказал он. — Я продлю ещё на час. Пойду на второй заход. Ты, надеюсь, не против?

— А куда мне спешить? — она пожала плечами и улыбнулась про себя, отмечая маленькую победу.

Он присел на кровать рядом с ней, подобрал пульт и включил телевизор. Новости финансов так и не кончились, хотя ведущий уже был другой.

— Тут что, целый день про деньги рассказывают? — удивилась она.

— Вообще-то, да. Это кабельный канал, тут всё о финансах.

— Значит, ты финансист?

— Нет, не совсем. Так-то я обычный бухгалтер в госкомпании, но хочу заняться инвестициями. Поэтому изучаю, как там всё устроено в мире денег.

— Как постигнешь всю их подноготную, не забудь поделиться секретом со мной. Мне тоже не помешает лишний мешок денег.

— Обязательно поделюсь, — пообещал он.

На экране появился большой цветной график, показывающий колебания курса доллара за прошедшую неделю. Зеленая линия извивалась, то взлетая вверх, то падая вниз.

— Скоро этот их доллар рухнет, и всё, — сказала она, чтобы не молчать.

Он непонимающе посмотрел на неё.

— Говорят, доллару скоро конец, — пояснила она. — Они же их просто печатают на станке, как фантики. Вот обесценятся все эти зелёные бумажки, тогда и хваленой Америке кирдык настанет.

Он снисходительно улыбнулся:

— Не всё так просто. Нет, доллар не рухнет.

— В девяностые годы про рубль так же говорили каждый день по телевизору. Я тогда была ещё слишком маленькой, чтобы что-то смыслить, но мама помнит. Она мне рассказывала…

Он протянул к ней руку, положил ладонь на её левую грудь, пощупал теплый бугорок сквозь полупрозрачную ткань. Кажется, его позабавили её попытки порассуждать об умных вещах.

— Не стоит равнять доллар с рублем, — сказал он. — Конечно, они его печатают сверх меры, и это им когда-нибудь нехорошо аукнется, но на долларе слишком многое завязано, чтобы позволить ему просто обрушиться. Доллар является де-факто мировой резервной валютой, а это значит…

Он что-то говорил дальше, вставляя разные умные слова, но она перестала его слушать. График с долларом в телевизоре сменила другая ломаная линия (на этот раз лиловая), изображающая курс евро. Если верить ей, то дела у европейской валюты на этой неделе обстояли лучше её заокеанского собрата. Фоном для графика служила блеклая картинка с сумкой, набитой купюрами. Глядя на экран, она вспомнила большую чёрную барсетку Лёхи, их водителя. В неё Лёха собирал долю «фирмы» из заработка девушек. Если она проводила у клиента более часа, то потом, залезая в салон «Ниссана», отдавала половину денег за продленное время Лёхе, и он каждый раз говорил одно и то же своим смешным тягучим говором: «Ну во-о-от, молодца-а-а», — и бережно помещал тысячерублевые купюры в барсетку, распрямляя и поглаживая каждую. Её иногда в этот момент разбирал смех, и она прикладывала ладонь ко рту, будто сдерживала кашель, чтобы ненароком не хихикнуть и не обидеть Лёху. Если ночь была удачной, то к утру барсетка заметно распухала.

— Это всё из-за денег, — сказала она вслух, не отрывая взгляда от экрана.

Он запнулся на полуслове, прервав свою лекцию, и убрал руку от неё:

— Ты о чём?

— Да опять о своём, грустненьком, — отмахнулась она, ругая себя за несдержанность. Что с ней творится этим вечером?

— Опять таинственное «своё», — он наклонил голову. — Такое ощущение, будто ты мыслями где-то совсем в другом месте.

— Даже если так, тебе-то что? — резко сказала она. — Моё тело ведь остаётся здесь.

— Может, расскажешь? — спросил он, уменьшив громкость телевизора.

— Ох, нет. Только не превращайся в тех стариканов, которым возьми да выложи душу, а взамен часами слушай историю их жизни — скучнейшую, как правило. И хорошо ещё, что денежки за каждый час капают. Ну а чем ещё заниматься, если у них даже не стоит.

— Нет, это не мой случай, — улыбнулся он. — Дай мне десяток минут, и можем начать снова. Кстати, может, я прямо сейчас отдам деньги за второй час?

— Давай, — кивнула она. — Я позвоню водителю, чтобы он не пригнал машину вхолостую.

Он опять ушёл в гостиную, а она взяла телефон из сумки и стала звонить Лёхе. Впрочем, закончив набор номера, она не спешила нажимать на зеленую кнопку вызова — очередная привычка, рожденная опытом. Только когда мужчина вернулся и положил купюры ей на ладонь, она стала слушать длинные гудки. Лёха взял трубку не сразу — у него было странное суеверное правило, что принимать вызов нужно только после третьего звонка.

— Привет, это я, — сказала она. — Я останусь тут ещё на час.

— Это хорошо-о-о, у меня как раз вызов на другой конец го-о-рода, — Лёха растягивал гласные в своей манере; она улыбнулась краешком рта.

Вернув телефон в сумочку, она посмотрела на мужчину, который опять уставился в телевизор, будто позабыв о её существовании:

— Ну, вот и всё.

Он едва заметно кивнул, но так и не посмотрел на неё. Она глянула на экран, чтобы узнать, что привлекло его внимание. Ничего особенного — опять вещал напомаженный диктор на фоне большого зелёного знака доллара, но звук был таким тихим, что слов не разобрать. Она поднесла руку к лицу и посмотрела на ожог вблизи. Волдырь уменьшился, зато его границы обозначились чётче, нарисовав багровый круг на бледной коже.

— Больно? — оказывается, он всё-таки следил за ней краем глаза.

Она покачала головой и спросила:

— Ты любил когда-нибудь? Так, чтобы очень сильно, что можно умереть за ту, которую любишь?

Он, казалось, совсем не удивился внезапному вопросу. Подумав с нахмуренным лбом пять-шесть секунд, он ответил:

— Нет. А ты?

— А я любила, — сказала она. — И сейчас люблю. Наверное.

Он ничего не ответил, но она ощутила, как в нём шевельнулся червячок любопытства — так пробуждается от легкого прикосновения член, дождавшийся освобождения из хлопчатобумажной темницы. Её жизнь интересовала многих клиентов — но чаще всего в этом желании узнать была доля чего-то отвратительного, низкого, от чего её воротило. Но сейчас ей хотелось выговориться. Мужчина смотрел на неё в молчаливом ожидании.