Станислав Романов - Самая страшная книга 2020 [антология, litres]

Старик затараторил в своей обычной манере, и его голос вернул меня в чувство.

– Ты блеяние слышал? – перебил я.

– Чего?

– Ну… блеяние.

– Чего? – вновь спросил Саныч.

– Ничего. Забудь.

Старик прищурился, посмотрел на меня из-под густых седых бровей.

– Лицо у тебя, начальник, будто с карачуном поздоровался, – сказал он, снимая тулуп.

– За тебя переживал.

Мне не хотелось рассказывать Санычу про шепот. Сам не знаю, почему. Может, опасался, что старик посчитает меня безумцем. А может, наоборот. Боялся, что он убедит меня в реальности произошедшего.

– Доставай водку, – сказал я. – Надо выпить.

– От это другой разговор, – старик одобрительно крякнул. – Только это, начальник… Может, уберем от греха подальше? – он указал взглядом на колыбель. – Хоть в сени давай поставим.

– Убирай, – кивнул я. – Только перчатки надень.

Старик помялся немного, а потом нерешительно произнес:

– А может, это… Ты сам? Боюсь я ее трогать, начальник, не злись.

– Ладно. Сейчас.

В сенях было холодно, но сухо. Ведущая на улицу дверь закрывалась на щеколду. Большего и не нужно. Честно говоря, мне самому стало спокойнее, когда я вынес зыбку из дома. Игрушки пугали чуть меньше, поэтому их я выносить не стал, а положил к себе в сумку, предварительно упаковав в бумагу.

Старик тем временем накрывал на стол. Поставил початую бутылку и рюмки. Нарезал сало. Достал из погреба малосольные огурцы.

– Ребятам своим скажи, когда в город поедут, пусть дрожжей купят. А то в местном магазине скисшие продают, а у меня бражка заканчивается, гнать не с чего. Водка ваша, конечно, хороша, но мое зелье лучше.

– Так доставай. Нам все равно мало будет.

Старик довольно ухмыльнулся и вытащил из шкафчика пластиковую бутылку с розовым содержимым. По цвету напоминало малиновый морс.

– Давай за то, чтоб Настенька нашлась, – сказал старик, поднимая рюмку.

Я на секунду задумался, стоит ли чокаться. Но Саныч опередил меня, выпил вперед. «Что ж, – подумал я, – наверное, это честно. Все-таки младенец… восемь дней… Эх, черт бы вас разодрал».

Я выпил залпом и тут же почувствовал, как живот обожгло теплом. Приятное покалывание полилось по телу, кровь побежала быстрее.

– Мне вот что интересно, – начал беседу старик. – Тебе, начальник, сколько лет? Лет сорок? И почему ты до сих пор без жены ходишь?

– Времени нет. Работа.

– Хрень собачья! – отрезал Саныч. – Какая б работа не была, бабу всегда завести можно.

– Не хочу я никого заводить. Да и была уже. Ушла.

– Из-за ментовки твоей?

– Из-за характера.

Старик понимающе хмыкнул.

– Нежностей не хватило?

– Ага.

– Это ты, конечно, дал маху. С бабами нежным надо быть, как с детьми. Бить иногда можно, но тоже нежно. Любя, так сказать.

– Отстал ты от жизни, Саныч. Женщин теперь не бьют.

– С чего это?

– С того. Мир так устроен.

– Рассказывай мне, ага. Мужиков, значит, бить можно, а жену свою нет? Ага, будет он мне… Как же… Чего ты на печку все смотришь?

– Ничего. Жарко просто.

Я положил сало на хлеб и принялся жевать бутерброд. Затем спросил у старика:

– А с твоей что стало?

– Что-что. Лет десять почти, как отдыхает в могилке. – Саныч задумался на мгновение, а потом улыбнулся. – Видать, ей это… Тоже нежностей не хватило, начальник.

Он растянул рот в улыбке, обнажив желтые зубы, и засмеялся над собственной топорной шуткой. От его сиплого смеха я невольно улыбнулся. Мы выпили со стариком еще по одной. Затем перекусили немного и налили по третьей.

– А пацаны твои, смотрю, не такие благородные, – вспомнил Саныч. – Мамашу вон знатно воспитали.

– Не напоминай, – поморщился я.

– Да ладно. В больничке подлечится. Тем более, может, и за дело, кто его знает?

– Все равно. Не хочу об этом говорить. Давай лучше выпьем.

Я попытался отогнать воспоминания, но в голове сам собой всплыл тот вечер.

Это случилось на третьи сутки нашего пребывания в Ярках.

Дождь накрапывал до самого вечера, и грунтовки превратились в грязное месиво.

Еще на подходе к сельсовету я услышал стоны и знакомые голоса. В одном из окон бревенчатого здания горел свет, шторы были задернуты. Поднявшись на крыльцо, я дернул дверь несколько раз и понял, что заперто изнутри. Мобильники в Ярках почти не ловили, поэтому позвонить Максу я не мог. В итоге, пока я стоял перед закрытыми дверьми и думал, как попасть внутрь, из сельсовета вновь раздался стон, а за ним маты и грохот.

Плюнув на приличия, я выломал хлипкие петли и вошел внутрь.

Мать пропавшей Насти сидела посреди кабинета, привязанная к стулу телефонным шнуром. Левый глаз ее совершенно заплыл и напоминал надорванный вареник. По грязным следам на одежде я понял, что женщину пинали по ногам.

– Что вы, сукины дети, здесь устроили?

Эдик посмотрел на меня спокойно, даже чуть презрительно, потирая кулак.

– Работаем мы, не видно, что ли?

– Какого хрена? Я же сказал…

– Миша, – перебил меня Макс, куривший в углу, – не кипятись. Пойдем выйдем, переговорим.

Мне хотелось их пристрелить. Обоих. Выдохнув, я плюнул на пол и указал взглядом в сторону женщины.

– Бабу развяжите!

– Конечно, – кивнул опер. – Эдик, заканчивай беседу.

Тот состроил недовольную гримасу, но кивнул. Достал нож, чтобы перерезать провод.

– Пойдем, Миш. Пойдем, покурим.

Макс вывел меня за плечо из сельсовета.

– Да убери ты, на хрен, свои грабли!

– Конечно-конечно. Ты только успокойся.

Мы остановились на крыльце, спрятавшись под козырьком от надоедливого дождя. Опер достал пачку сигарет и протянул мне. Я взял одну, но прикурить не смог. Ладони дрожали.

– Держи, – Макс поднес зажженную зажигалку. – Все, Миша. Финиш. Закончили мы.

– Какого хрена вы устроили, черти? Вы думаете, если мы вместе водку пьем, я вам беспределить позволю? Думаешь, мне двести восемьдесят шестую трудно возбудить? Сука, да вы ей морду разбили! Как муженьку ее теперь объяснять будем?

– Виноват, – согласился Макс. – Не уследил за татарином, слишком в раж вошел. Но ты не кипятись, послушай. Мы ж не зря ее морщили. Созналась барышня. Можно упаковывать.

Я на секунду растерялся. Вдохнув дым, вопросительно посмотрел на опера. Тот кивнул. Затем развел руками и сжал губы, мол: «А ты как думал, следачок? Думал, мы тут яйца катаем?»

– Что она сказала? – спросил я.

– Все, как и думали. Приспала она ее ночью. Когда проснулась, испугалась – думала, что муж прибьет. Ну и сожгла, пока тот не видел. Сочинила всю эту хрень про призрака и поехала к нам, чтобы муж поверил.

– Подожди-подожди. Как она могла приспать, если девочка в колыбели спала?

– Орала та всю ночь. Вот и взяла мамаша под бок успокоить. Ну сам понимаешь… бухая…