Станислав Романов - Самая страшная книга 2020 [антология, litres]

Иезекиль поведал о собственном послушничестве. Постепенно обоих проняло, и разговор стал еще доверительнее.

Ева люто ненавидела апостолов, диаконов и Единого Бога. Скопившаяся за месяцы страданий злость выплеснулась на притихшего Иезекиля. Черные проклятия и богохульства жарко, но еле слышно вырывались из ее рта, склоненного к его уху. Она грозилась, что когда-нибудь вырвет оружие из рук фанатика и будет стрелять, пока не опустеет магазин. Обещала разорвать апостолов голыми руками. Шептала, что если он диаконский пособник, то пусть лучше сам прикончит ее на месте. Скоро все ее лицо стало мокрым от слез.

Иезекиль не знал, что делать. Только за то, что он все это выслушивал, его должны были четвертовать. Воровато оглядываясь, он бормотал слова утешения. Девушка прижалась к нему. Ее колотила дрожь.

Наступало время петь канон, знаменующий завершение праздника. Они нехотя разошлись, уговорившись обязательно встретиться снова через месяц…

Старая лыжная база в тот день стала вместилищем Бога.

Человек, представившийся диаконом Филиппом, говорил о пробуждении великого Бога – единого для всех рас и конфессий, единственного истинного Создателя всего сущего. Было сказано, что избрал Единый апостолов из числа людей, чтобы шли они по Земле и несли истинную веру. Было сказано, что всяк ныне живущий – грешник, ибо в своей гордыне и самолюбии отринул Бога. Было сказано, что милостивый Бог дал людям святое Писание, чтобы всякий следовал воле Его, и тогда он будет спасен.

Диакон Филипп говорил еще долго о заповедях, грехе и покаянии – многое измученный усталостью и страхом мозг Андрея не запомнил или попросту не воспринял. Со слов диакона, лишь мизерная горстка людей была достаточно чиста, чтобы заслужить быстрое прощение. Они стали апостолами, старшими священнослужителями, призванными нести свет Создателя. Следующая ступень нового духовенства – диаконы – осознали себя вторыми. Им надлежала роль пастырей. Самые низшие ряды святого воинства пополнили третьи – многочисленные боевики, карающий меч в руках Единого. И вновь обращенные рыцари Света двинулись в крестовый поход против погрязшего в хуле человечества.

Единый порицал технический прогресс. Новая религия запрещала использование механизмов, состоящих из трех и более составных частей, для всех, кроме богоизбранной верхушки. Города, набитые плодами богохульных изобретений, должны были быть немедленно оставлены и преданы анафеме. Пастве надлежало заниматься натуральным хозяйством, чтобы в тяжелых трудах и смирении вымолить у Единого отпущение грехов.

Единый осуждал институт семьи. Рождение детей должно было происходить под контролем церкви, у специально отобранных родителей. Дальнейшие контакты с детьми воспрещались – воспитанием долженствовало заниматься духовенству.

Единый обесценивал индивидуальность. Всякий верующий на пути постижения нового Бога должен был отказаться от собственной личности, спрятать лицо и взять новое имя.

Единый жаждал искупительной жертвы. Апостолам дана была власть отделить зерна от плевел. Грешников ждал путь искупления, совсем же гнилых и пропащих следовало покарать во славу Создателя.

Так начался великий исход. Верующие под предводительством апостолов погнали безбожников, всюду преследуя и пленяя их, нигде не встречая сопротивления, ибо действовали по воле Создателя и во славу Его. Были созданы лагеря и пересыльные пункты, где пленников делили согласно воле Единого для дальнейшего распределения по приходам. Каждый вновь обращенный становился послушником. Семьи в процессе исхода были разбиты и разбросаны по разным местам.

Воля Единого приводилась в исполнение одновременно по всему миру.

Диакон рассказывал в гробовой тишине. Грубо вырванные из привычной жизни, измученные и утомленные пленники пытались как-то осмыслить происходящее безумие – и не могли.

Чувство ирреальности продолжало преследовать Андрея долгие недели, прежде чем он сумел как-то освоиться. Многие из согнанных тогда на лыжную базу под Гатчиной прожили гораздо меньше.

Тем же утром их повели принимать причастие.

Длинная шеренга неофитов тянулась от дверей базы к импровизированной сцене из прицепа с откинутым бортом, где в окружении охраны восседал апостол в черных одеждах. Очередной пленник по указу диакона поднимался на сцену и преклонял колени у ног священнослужителя. Апостол проводил по лицу грешника рукой, что символизировало отрицание прежней личности, после чего вновь обращенный послушник бормотал формулу причащения и получал новое имя. Пользоваться старыми именами, полученными неправедным путем наперекор церковным укладам, запрещалось.

Наступила очередь Андрея. Ладонь в перчатке мазнула по лицу, и вслед за подсказом диакона он повторил, с трудом шевеля деревенеющими губами: « Отдаю свою жизнь и волю во имя Единого, Господа Бога нашего, да славится он ныне, присно и во веки веков! »

К вечеру новообращенного послушника Иезекиля определили в один из приходов.

Незримая связь с человеком, которому можно полностью доверять, согревала Иезекиля, будто внутри него загорелся огонек – там, куда не могли дотянуться лапы апостолов. Братья из скита не стали ему так же близки и за несколько месяцев. Даже Лазарю или Захарии, с которыми Иезекилю случалось поговорить по душам, не удалось сблизиться с ним – ибо в их разговорах всегда незримо присутствовал соглядатай. Казалось, что слова, сказанные шепотом в самое ухо, сказанные наедине в чистом поле, непременно будут услышаны. Страх разъедал души подобно кислоте. Любая ересь в приходе рано или поздно бывала изобличена, будто сами стены подслушивали чужие секреты, чтобы позже передать их Единому.

В шуме же прошедшего празднества, вне давящих стен и обрыдлых заборов прихода, Иезекиль впервые за долгое время ощутил доверие, пробудившее в нем робкую надежду, веру в существование выхода . Не всех сломила воля Единого. Это забытое, живое чувство породило что-то новое в душе послушника. Изможденный, истерзанный, сдавшийся разум будто оживал, с каждым днем все сильнее противясь происходящему религиозному безумию.

Вновь потекли серые дни, наполненные тяжелой работой, пением псалмов и проповедями, но в Иезекиле все чаще пробуждался Андрей, и временами его ненависть к дьяконам, апостолам и Единому Богу становилась сильнее страха. Именно тогда он понял, что рано или поздно не выдержит.

Такое случалось. Изредка один или другой послушник, не в силах выдержать постоянного напряжения, кончал с жизнью или пускался в бега. Скит самоубийцы всегда подвергался жестокому наказанию, а беглецов неизменно ловили, ибо бежать было попросту некуда. Участь их была незавидна.