Александр Лебедев - Рассказы. Выпуск 1

– Что. Это. Такое? – Он указал на дом. – Я не глухой.

– Множественные метастазы и аномальная реакция на обезбол: толку даже с наркоты чуть, – ответил Иван со страшным спокойствием. – Это Галя, Андрей.

И все встало на свои места.

– Пойдем, выпьешь со мной, хоть для вида. – Иван повел оторопевшего и больше не упиравшегося Андрея в дом. – А то задолбался уже один бухать, не лезет. Посидишь, подумаешь… Решишь.

Андрей сидел на жестком табурете посреди пропахшей лекарствами и подгоревшей картошкой – «раньше готовила Галя» – кухни и думал. Крики в угловой комнате затихли, но звенящая тишина после них была ненамного лучше.

Почти двадцать лет и бессчетное множество вещей отделяли их с Иваном от того дня, когда два бездельника-студента шарились по давно выселенным баракам, предназначенным под снос, и вдруг нашли там обжитую комнату: вкусно пахнувшую свечным воском, с линялым ковром на полу и забитыми ватой щелями. В изголовье застеленного матраса лежало два чемодана: первый с вещами, а второй с книгами на немецком языке.

Уходя, Иван прихватил одну, чтобы дома со словарем прочесть и разгадать – кто и почему прятался в таком странном месте. Но книжка оказалась всего-навсего сборником критических и литературоведческих статей по «Фаусту», а вскоре и вовсе была забыта – потому что в тайнике под обложкой обнаружилась штука поинтереснее: листок с несколькими строчками на латыни, сложным рисунком из трех сплетенных пентаграмм, и маленький, похожий на уголек, камень, который надо было положить в точку их пересечения.

Никто из них всерьез не верил в колдовство, но тайна щекотала нервы. Так что следующим вечером Андрей купил свечи и рулетку, Иван – мелки и циркуль, и снова отправились в бараки, подальше от людей.

В ту ночь Андрей узнал, что у темноты есть глаза. А еще шелестящий голос, от которого холод пробирал до костей.

Тот, что в темноте обещал исполнить три желания, и взять плату только после третьего.

– Если я назову цену сейчас, это отнимет у вас надежду, а какой яд слаще? – шелестел голос опавшей листвой, залетавшей в разбитые окна барака. – Однажды мы встретимся снова. Тогда вы все узнаете.

Иван и Андрей договорились использовать каждый по желанию и обойтись без «однажды».

Андрею происходящее казалось игрой, какой-то бестолковой аномалией, а Иван подошел к вопросу серьезно. Захотел с потусторонней помощью перебраться в Москву, получить там жилье… Сбылось. И та самая однокурсница Галя, ради которой Ивану хотелось стать столичным франтом – сбылась.

– Она все знает, – теперь, двадцать лет спустя, говорил Иван, наливая себе третью стопку коньяка. – Галя вообще интересовалась всяким таким, ну и я ей как-то рассказал… Поэтому она была против того, чтобы мы с тобой общались. Что-то выискивала в книжках про это существо; говорила, якобы твоя родная мать – ведьма, поэтому из-за тебя все удалось, дескать, сильная кровь. Не то что я, недотыкомка. – Он выпил, закашлялся. – Галя… Она знает, но никогда не просила меня об… этом.

– Папаша мой – тот взаправду святой дух: никто его никогда не видел, – мрачно сказал Андрей. – А мать на вокзале сортиры мыла, и там же и померла. Как настоящая ведьма.

– Я помню. – Иван отвел взгляд. – Но Галке разве объяснишь… Упрямство бабское хуже глупости. Ты прости, Андрюх. Дурак я.

– Это ты прости. Ну, будем. – Андрей поднял свою стопку.

Чокнулись, выпили.

Он смотрел на отекшее от постоянного пьянства лицо и черные мешки под глазами Ивана, вдыхал пропахший бедой воздух и мучился от жгучего стыда. За то, что здоров и счастлив – но более всего за то, что ничего не знал.

Галина вела себя, мягко говоря, нелюбезно – однако она не могла запретить им с Иваном видеться, как бы того ни хотела. Все прервалось само собой: не было повода, не было нужды. Андрею тоже не очень-то хотелось ворошить. Расстояние стало дальним, а общение – не слишком актуальным и комфортным. И на том сошло на нет.

Андрей выругался беззвучно.

Не три недели и не три месяца: три года у друга умирала жена. А он ничего не знал.

Вначале, говорил Иван, врачи источали оптимизм, потом прогнозы стали осторожными, потом неутешительными… Израильские доктора отказали в шансах следом за русскими. Рекомендовали свежий воздух: Иван продал последнюю недвижимость в Москве и переехал за город, не абы куда, а почти под бок к частному загородному хоспису, откуда в любое время суток можно было вызвать медбригаду и куда удобно было бы ездить каждый день. Но хоспис Галя не хотела. И сиделку не хотела. И чтоб вся жизнь Ивана крутилась вокруг нее, обращаясь в ад, не хотела – но по-другому, видимо, не могла: она была, как шутил Иван – когда еще шутил в адрес жены – «очень женщина». Настоящая ведьма в переносном, а может и в прямом смысле. Когда-то о ней мечтал каждый второй парень на курсе; но теперь она почти не вставала с кровати и ей оставалось самое большее несколько месяцев. Если только не произойдет чуда.

– Время не терпит. Но ты написал мне, – сказал Андрей. – Не стал пытаться сам.

Лицо Ивана исказила мучительная гримаса.

– Мы ведь обещали друг другу тогда… Никто не знает, какова будет плата и на кого она ляжет. А у тебя жена и сын, – тихо продолжал он, глядя в пустую стопку. – Я не вправе рисковать твоей семьей ради своей… и тебя просить не должен бы. А видишь – все-таки попросил. Права была Галя. Про недотыкомку. Если ты откажешь… Я пойму.

– Знаю, – сказал Андрей. – Слово – прах. Но не всякое слово.

Выпили, помолчали. Проснулась Галина и снова начала кричать.

– Поставлю укол, хотя толку с него… – Иван тяжело поднялся из-за стола. – Ты посиди пока тихо, а то поймет, что я не один. Ходить едва может от слабости, но голова работает. Видит-слышит, как раньше, и боли не уходят: врачи бубнят про аномальную чувствительность и руками разводят: на такой стадии, мол, у всех боли, что вы хотите? Да ясное дело, чего хочу!

Андрей тактично уткнулся в мобильник. С удивлением увидел пропущенный почти два часа назад вызов; попробовал перезвонить, но абонент оказался недоступен – очевидно, мобильник жены теперь был разряжен или выключен.

– Тут сеть нестабильная, то ловит, то нет, то еще какие глюки… Пригород все же, – извиняющимся тоном сказал Иван и с набранными шприцами в руках удалился вглубь дома чуть нетвердой походкой.

Для человека, которого любимая женщина просит убить ее так же часто, как младенец просит есть, он хорошо держался.

Крики вскоре после его ухода стихли, повисла тяжелая тишина. Андрей слушал ее, вдыхал приторный запах лекарств и смотрел на черный экран мобильника. Страх совершить непоправимую ошибку липким комом лежал в желудке – но Андрей всю жизнь верил в то, что нельзя принимать решения, руководствуясь страхом. Тем более, когда приходится выбирать из двух зол.