Астрид Фритц - Охота на ведьму [litres]

– Как только вы к нам зайдете, я с вами рассчитаюсь. Какое лечение вы сочли необходимым для папы?

– Видите ли… – Буркхард запнулся. – Я… никакого лечения не назначил. К сожалению, я вынужден вызвать к вам в дом городского лекаря. Ваш отец, у него…

Мастер осекся. Еще до того, как он договорил, я поняла, что сейчас услышу, и судорожно сжала кулаки.

– Мне очень жаль, – продолжил он. – У вашего отца чума.

Селеста, февраль 1485 года

После этих чудовищных слов врачевателя начался сущий кошмар. Мы с Грегором застыли от ужаса, когда после возвращения с рынка сами увидели, насколько ухудшилось состояние нашего отца всего за несколько часов: мучительная головная боль, жар, слабость, ломота в руках и ногах не давали ему покоя. Руки дрожали так сильно, что папа не мог удержать кружку с травяным чаем.

Тем же днем к нам действительно зашел городской лекарь, Шнепфлин. В черной шапочке ученого, красовавшейся на редких волосах, и в длинных темных одеяниях он выглядел очень внушительно. Как и полагалось в таких случаях, его сопровождал мастер-врачеватель Оберрайнер, и они вместе приступили к осмотру нашего отца. Точнее, мне пришлось отбросить одеяло на постели папы, а лекарь и врачеватель дважды обошли кровать, присматриваясь к телу больного с надлежащего расстояния. Отец равнодушно наблюдал за ними, глаза у него остекленели. Я же тем временем прислонилась к стене рядом с Грегором, чувствуя, как бешено стучит у меня сердце. Неужели и папа скоро умрет? Вначале мама, а потом полгода спустя и папа? Мне представилось, как смерть уже протянула к нему свою костлявую руку.

– Почернела ли у вас моча, мастер Миттнахт? Нет ли желчного поноса? – спросил мастер-медик.

– Нет, – слабо ответил отец.

– Нет ли холода в руках и ногах, жара у груди? Крови из носа, бессонницы, сухости во рту?

– Не так быстро, господин лекарь. – Отец попытался приподняться, но ему не хватало сил. – Ничего такого у меня нет. Но меня бросает то в жар, то в холод, руки и ноги болят, и я не могу есть от слабости.

– Хорошо, хорошо. – Шнепфлин повернулся к моему брату. – Он бредит?

– Нет! Или да? – Грегор неуверенно посмотрел на меня.

– Какая чушь! – возмутилась я. Отец, конечно, страдал от жара, но явно сохранял здравый ум. – Мастер-лекарь, почему наш врачеватель сказал, что у папы чума?

– Да потому, что этот трус собственной тени боится, – проворчал доктор, глядя не на меня, а на моего брата. – Возомнил себе невесть что, а все из-за того, что в городе ходят слухи о море. Болезнь вашего отца, как и многих других сейчас в городе, кажется мне куда менее опасной. Полагаю, врачевателя ввело в заблуждение одно-единственное темное пятнышко на небольшой припухлости. – Он подозвал Грегора и показал ему на шее у папы, чуть ниже уха, красноватое воспаление размером с перепелиное яйцо. – Вот, видите, это врачеватель принял за чумной бубон, а вот это, под мышкой – пожалуйста, закатайте рукав рубашки вашего отца – за нарыв.

– О Господи! – возмутился папа. – Может, перестанете уже разговаривать так, будто меня тут нет? Или я и вовсе умер?

Но мастер-лекарь не обращал на него внимания.

Заметив, какой темной стала кожа вокруг блошиного укуса, я испугалась.

– Он опять расчесал место укуса! – пробормотала я.

– Вот видите? Я так и думал. Небольшое воспаление кожи, ничего больше. Каждый час протирайте эти места уксусом, и все пройдет.

– Так значит, он скоро выздоровеет? – выдавила я.

– Этого я не сказал. Я подозреваю, что у вашего отца сухота, а в таком случае ответ на ваш вопрос знает только Всевышний. Но если вы будете хорошо заботиться о больном и почаще молиться за него, он пойдет на поправку. А вы как думаете, мастер-хирург?

– Полностью с вами согласен, господин городской лекарь.

– Ну что ж, тогда я спокойно могу передать наблюдение за мастером Миттнахтом вам как мастеру-лекарю. Чуму в этом случае мы можем исключить.

– Но что, если появятся еще нарывы? – обеспокоенно уточнил Оберрайнер.

– Тогда, безусловно, вам следует сразу же сообщить мне. – Лекарь кивнул Грегору. – Всего вам доброго. Не провожайте меня.

И не успели мы оглянуться, как он ушел.

– Это ты будешь за ним ухаживать, дитя мое? – спросил меня Оберрайнер.

Я удрученно кивнула.

– Хорошо. На всякий случай тщательнейшим образом мой руки и лицо всякий раз после того, как ты прикоснешься к больному. И пока что давай ему только теплую – но не горячую – молочную кашу и прохладную воду, столько, сколько твой отец захочет. Если жар усилится, остуди ему лоб и поставь холодный компресс на икры, он вытянет лишнее тепло из тела.

После этого я денно и нощно оставалась дома, ухаживала за отцом, выходила разве что к колодцу за водой. Каждое утро после службы Третьего часа к нам приходил Мартин, чтобы помолиться с нами. Я думаю, брат Генрих тоже захотел бы присоединиться к нему, но приор еще не вернулся, он зимовал в далекой Верхней Швабии, где его задержали дела инквизиции, как стало к этому времени известно Мартину.

И хотя после слов лекаря о том, что у папы сухота, я почувствовала облегчение, меня ждало жестокое разочарование: три дня спустя ранним утром я заметила, что у папы под мышкой, рядом с блошиным укусом, образовался новый бубон. Припухлость на горле увеличилась до размеров куриного яйца и приобрела синеватый оттенок. Я вскрикнула, но отец, забывшись беспокойным сном, не услышал меня. Сломя голову я бросилась вниз по лестнице к Грегору, в этот момент передававшему через окно нашей лавки какой-то горожанке ящичек с пряжей и лентами. Мне пришлось сдержаться, чтобы не разрыдаться на глазах у этой женщины. Заметив, как я взволнована, мой брат поспешно взял у покупательницы деньги и провел меня в глубь лавки.

– Что с папой? – испуганно спросил он.

– Ты должен сходить за городским лекарем. У папы чума! – И я, задыхаясь от волнения, описала ему бубоны.

– Тише ты! И никому ни слова, поняла?

Сорвав накидку с крючка, Грегор помчался прочь.

Но вернулся он один.

– Этот трусливый ублюдок отказывается входить в наш дом. Сказал, пошлет к нам Буркхарда, чтобы тот сделал папе кровопускание и клизму.

– Кровопускание? Но папа ведь так ослабел!

– Шнепфлину виднее, он ведь обучался медицине. – На лице Грегора тоже читалось отчаяние. – Он сказал, что кровопускание поможет избавиться от дурной крови, а клизма – от гниения в теле. Вот увидишь, наш папа вскоре поправится.

Но мастер Буркхард тоже отказался приходить. Моего отца бросили на произвол судьбы.

И тогда мы поняли, насколько серьезно его состояние.

С этого дня я непрерывно плакала, спала по два часа в день, почти ничего не ела и сильно исхудала. Братья ругали меня, говорили, что я должна беречь силы, чтобы помочь папе выздороветь, но мне казалось, что мой мир рухнул. Через неделю Грегор начал каждый день заставлять меня есть, как мать кормит ребенка с ложки.