Елена Арсеньева - Темное пламя любви [litres]

– Однако! – фыркнула Ольга, пытаясь взять хоть какой-то реванш. – Так только в кино говорят разные тунгусы, нанайцы, якуты и эвенки!

– Однако я не в кино, однако тоже так говорю, – насмешливо повел бровями Гантимур.

– А вот что странно, – внимательно вглядываясь в его лицо, сказала Ольга. – Там, в больнице, когда ты сказал, что мугды говорит на языке твоих предков, я не поверила. У тебя было совершенно русское лицо, ну разве что немного скуластое. А теперь… мне кажется, что ли?! – глаза стали более узкими, кожа более смуглой, и скулы еще сильней выступили… Ты меняешься в какую-то непонятную сторону!

– Что ж тут непонятного? – спросил Гантимур, обходя Ольгу, чтобы идти первым и прокладывать дорогу. – В родных местах родная кровь свое берет. Я же говорил тебе, что один мой далекий предок был шаманом, эвенком.

– Говорил, да, – кивнула Ольга. – Но я не представляю, каким образом он мог встретиться с русской колдуньей. У них что, был международный слет колдунов-профессионалов?

Гантимур только головой покачал, но ответом не удостоил. Ну да, юмор получился несколько натужным: уж очень тяжело было пробираться через обломки стволов, ежеминутно стараясь не наткнуться на торчащие во все стороны сучья и чуть ли не вскрикивая от отвращения, когда все же натыкалась, но на голых ногах оставались не раны и царапины, а грязные полосы гнили.

– Ты говоришь, что впереди тропа, – наконец воскликнула Ольга в отчаянии, – но такое ощущение, что мы идем по бесконечному кладбищу, которое в самом деле находится на болоте!

– Видишь ли, в Буни все наоборот, – серьезно пояснил Гантимур. – Что для нас плохо, для обителей здешнего мира хорошо. Тьма здесь – свет, вот такой серый, тусклый, как сейчас, впрочем, и день не блещет яркостью красок, ночное небо трудно отличить от дневного! Гнилое болото в этих местах – твердая земля, и наоборот. Верх – это низ, сломанное – целое… ну и тому подобное. Именно поэтому в могилу эвенку кладут разбитую посуду и рваную одежду. Здесь, в Буни все станет целым. Так ведется с тех пор, как лягушка Баха подняла землю из морских глубин, а гигантский змей Дябдар изгибами своего тела проложил русла рек при сотворении мира.

– Ишь ты, – пробормотала Ольга. – Поэтичненько! Только зачем вообще душе одежда?

– Ну тебе ведь она нужна, – пожал широкими плечами Гантимур. – Думаю, нагота смущала бы тебя. Вот я о тебе и позаботился, создав этот покров.

– А тебя нагота не смущала бы, что ли? – огрызнулась Ольга, с досадой наблюдая, как легко одолевает поваленные стволы ее спутник, вернее проводник.

– Меня – нет, не смущала бы, – отозвался Гантимур, чуть покосившись через плечо. – Но без покрова мне было бы труднее скрывать свои желания.

– Какие еще желания? – удивилась было Ольга, но уже через мгновение до нее дошло, что вообще имеется в виду.

«Так вот почему у него были такие горячие руки!» – вспомнила она, и от этой мысли ей вдруг стало так же жарко, как от прикосновения рук Гантимура.

Ужаснувшись и устыдившись, Ольга закричала возмущенно:

– Да ты спятил, что ли?! У тебя дырка в голове, а ты о чем думаешь?!

– Дырка в голове не у меня, а у моей телесной оболочки, которая лежит в реанимационном зале, – напомнил Гантимур.

– Тем более! Как могут бесплотные души мечтать о каких-то там плотских желаниях?!

– Ты что, в самом деле ощущаешь свою бесплотность? – хохотнул Гантимур. – Но тебе же противно, когда гнилые ветки касаются твоих ног. Между прочим, обитатели Буни живут так же, как жители Буга.

– Сноску сделай, – угрюмо попросила Ольга. – Какая еще Буга?

– Не какая, а какой, – поправил Гантимур. – Буга – это верхний мир. Земля. Так вот, в Буни точно так же, как в Буга, строят дома, охотятся, ловят рыбу, одеваются, едят обычную пищу, ну и женятся, а значит, предаются плотской любви…

Ольга хотела бросить что-нибудь колкое, однако промолчала – не нашлась, что сказать, чем уколоть Гантимура. Вообще, эти слова о плотской любви ее вдруг самым странным образом взволновали… очень взволновали! А между тем ничего такого у нее и в мыслях не было с тех самых пор, как вдребезги разбилась их жизнь с Игорем. Она отчетливо помнила, что перед тем, как наткнуться на проклятый пистолет, мечтала о его объятиях, помнила то волнение, которое всегда охватывало ее при мыслях об Игоре и о любви с ним. Это всегда было волшебство, это всегда было счастье, и Ольге даже в голову никогда не могло прийти того, чтобы возжелать другого мужчину, узнать, каким бывает секс с кем-то другим… конечно, это был бы именно секс, а не любовь, которая соединяла их с Игорем! Да, голова тут, разумеется, ни при чем: просто ни тело ее, ни сердце не желали никого, кроме Игоря. Но воспоминания о случившемся кошмаре научили ее гнать от себя тоску и томление. Ольга уверила себя, что не вправе мечтать о любви, потому что до сих пор не знала причину, по которой Игорь вдруг начал стрелять в нее. Но Гантимур сказал, что на Игоря была наведена порча… То есть он ни в чем не виноват! А после тех видений, которые явились Ольге во время клинической смерти, после того, как она смотрела в глаза Игоря, слышала его слова о любви, все подавленное, затаенное, тщательно скрываемое даже от себя самой снова всколыхнулось в ней, и в сердце, и в теле. И вспомнились слова Игоря, которые были исполнены такой печали, такой безысходности: «Я тебя отдаю, отдаю своими руками, отдаю ему… Лишь одно это вернет меня к жизни. Я не слишком дорожу ею, ведь теперь она станет только раскаянием за то, что я сделал, только раскаянием, горем и тоской, но если я умру, то уведу с собой и тебя. Заберу против своей воли! Понимаешь, Оля? Ты умрешь, если умру я, потому что любишь меня, потому что цепляешься за меня и не сможешь избавиться от желания видеть меня снова и снова. Только он, только другой сможет вернуть к жизни тебя и меня, только с его помощью ты поймешь, что произошло с нами, но это будет не прежняя наша общая жизнь. У каждого будет своя… наши тропы разойдутся… Но мы оба останемся живы, вот что самое главное, понимаешь, Оля?»

Это воспоминание заставило ее задрожать, слезы прихлынули к глазам. Откуда все это знал Игорь? По каким вещим тропам прошел он, чтобы предсказать то, что случится с его женой? Тот, кому он отдавал свою любимую ради ее и своего спасения, – это, конечно, Гантимур. «Только с его помощью ты поймешь, что произошло с нами», – сказал Игорь, и это истинная правда, она уже многое поняла с помощью Гантимура.

Значит, правдой будет и все остальное?

«Что, что остальное?! – чуть не вскрикнула Ольга. – Как можно меня отдать кому-то? Я что, вещь?! Как он может распоряжаться моей судьбой, моей любовью к нему?! Или он там – там, где его мысли и душа пребывают сейчас, – так намучился, так настрадался, что для него утратила всякое значение любовь, верность, теперь главное только жизнь, пусть даже это жизнь без любви и без меня?!»