Стивен Кинг - Кристина

– Я тебе все расскажу, если отвезешь меня на набережную, – сказала она, прижимая мою руку к мягкой груди. – И если, конечно, ты еще хочешь немного поболтать.

– Счастливый был конец?

Она улыбнулась, и ее большие красивые глаза с поволокой засияли. Она еще крепче прижала мою руку к груди.

– Очень счастливый! Обожаю хеппи-энды, а ты?

– Жить без них не могу, – ответил я. Мне стоило бы думать о том, что обещает это прикосновение, но думал я только об Арни.

Ночью мне снова приснился кошмар о Кристине, только в этом сне она была старая – не просто старая, а древняя. Ужасная махина, какой самое место в колоде карт Таро: вместо Висельника – Машина Смерти. Я готов был поверить, что она ровесница пирамид. Двигатель ревел, чихал и выбрасывал клубы омерзительного голубого дыма.

Машина была не пуста. За рулем сидел, откинувшись на спинку сиденья, Роланд Д. Лебэй. Глаза у него были открыты, но мертвы. Всякий раз, когда двигатель машины взвизгивал и изъеденный ржавчиной кузов Кристины начинал дрожать, тело Лебэя тоже вскидывалось, как тряпичная кукла. Облезлая черепушка на тонкой шее болталась туда-сюда.

А потом шины страшно завизжали, и «плимут» бросился из гаража прямо на меня. В этот миг ржавчина растаяла, мутное лобовое стекло очистилось, хром засверкал свирепой новизной, а лысые покрышки вдруг превратились в пухлые «Уайд овалс» с протекторами глубиной с Большой Каньон.

Она кричала на меня, фары слепили ненавистью, а я, поднимая руки в бессмысленной и дурацкой попытке защититься, подумал: «Господи, какая неистощимая ярость…»

Тут я проснулся.

Без крика. На сей раз крик застрял у меня в горле.

Но еще секунда – и он бы точно вырвался.

Я резко сел. На моих коленях лежала сбитая в комок простыня и лужица холодного лунного света. Я подумал: «Скончался внезапно».

В ту ночь я уже не смог уснуть так быстро.

Брэду Джеффрису, нашему прорабу, было за сорок, он почти облысел, зато мог похвастаться крепким телосложением и перманентным загаром. Он любил поорать – особенно когда мы выбивались из графика, – но в целом заслуживал уважения. Во время перерыва я подошел к нему и спросил, насколько отпросился Арни: на полдня или на весь день.

– На пару часов, только чтобы застать само погребение, – ответил Брэд. Он снял очки в стальной оправе и помассировал красные вмятины на переносице. – Только не говори мне, что тебе тоже надо. Вы оба в конце недели все равно увольняетесь, оставляете меня с этими придурками…

– Брэд, мне правда очень надо.

– Почему? Кем он вам приходится? Каннингем сказал, он просто продал ему машину. Неужели кто-то, кроме семьи, ходит на похороны к торговцам подержанными тачками?

– Он был не торговец, обычный старик. У Арни из-за всего этого могут быть проблемы, Брэд, я должен быть рядом.

Брэд вздохнул.

– Ладно, ладно, ладно… С часу до трех ты свободен, как и он. Но только если будете работать без обеда, а в четверг останетесь до шести вечера.

– Конечно. Спасибо, Брэд!

В час дня я поймал попутку и доехал до строительных бытовок. Арни был внутри: он уже повесил на крюк свою желтую каску и надевал чистую рубашку. Завидев меня, он чуть не подскочил от испуга.

– Деннис! Ты что тут делаешь?

– Собираюсь на похороны. Как и ты.

– Нет, – сразу отрезал он, и это слово проняло меня сильнее, чем все остальное – чем его отсутствие по субботам, чем холодность Майкла и Регины, чем его странный голос в тот вечер, когда я позвонил ему из кинотеатра. До меня дошло, что Арни полностью исключил меня из своей жизни, и случилось это так же внезапно, как смерть Лебэя.

– Да, – сказал я. – Арни, мне этот старикан уже снится. Слышишь, нет? Он мне снится! Я иду на похороны. Можем пойти врозь, если хочешь.

– Ты не шутил, верно?

– В смысле?

– Ну, когда позвонил мне из кино. Ты и впрямь не знал, что он помер.

– Господи! Ты что, думаешь, я стану шутить по такому поводу?

– Нет, – ответил он, но не сразу, а после тщательных размышлений. Я понял: Арни подозревает, что весь мир теперь настроен против него. Уилл Дарнелл, Бадди Реппертон, даже родители. Но дело было не в них. Дело было в машине.

– Он тебе снится?

– Да.

Арни обдумал мои слова, все еще держа в руках чистую рубашку.

– В газете написали, его хоронят на кладбище «Либертивилль Хайтс». Поедешь на автобусе или со мной?

– С тобой.

– Отлично.

Мы стояли на холме над кладбищем, не осмеливаясь и не очень-то желая спускаться к горстке скорбящих. Их было не больше пяти-шести, половина – старики в тщательно сохранявшейся военной форме, от которой буквально за милю несло нафталином. Гроб с телом Лебэя стоял над могилой, на нем лежал флаг. Жаркий августовский ветер доносил до нас слова священника: «Человек подобен траве, которую рано или поздно скашивают, человек подобен цветку, что расцветает весной и вянет летом, и оттого мы, люди, так любим все мимолетное и преходящее».

Когда служба закончилась, флаг сняли и какой-то человек лет шестидесяти бросил на гроб горсть земли, крошки которой соскользнули в могилу. В некрологе говорилось, что Лебэя пережили сестра и брат. Видимо, землю бросил брат: сходство было не поразительное, но все же было. Сестра на похороны не явилась; вокруг могилы собрались одни «мальчишки».

Двое из Американского легиона сложили флаг в треуголку и вручили его брату Лебэя. Священник попросил Господа благословить их, спасти и сохранить, возвысить и одарить своею благодатью. Скорбящие начали расходиться. Я оглянулся на Арни: его не было рядом. Он отошел в сторону, под дерево, и на его щеках блестели слезы.

– Все нормально, Арни? – спросил я, мысленно подмечая, что покойного никто, кроме Арни, не оплакивал. Знай Роланд Д. Лебэй, что Арни Каннингем окажется единственным человеком на свете, пролившим слезу на его скромных похоронах, он бы наверняка скостил ему пятьдесят баксов за свою дерьмовую тачку. Впрочем, она не стоила и ста пятидесяти.

В какой-то странной, почти безумной ярости он вытер щеки и прохрипел:

– Нормально. Пойдем.

– Ага.

Я подумал, что Арни решил уехать, но нет, он двинулся вовсе не к моему «дастеру», а вниз по склону холма. Я хотел было спросить, куда он, но осекся: дураку ясно, что он замыслил поговорить с братом Лебэя.

Брат тихо беседовал с двумя легионерами, зажав под мышкой флаг. На нем был костюм человека, не скопившего к пенсии больших денег: синий в тонкую полоску, со слегка замасленным задом. Галстук снизу помялся, а воротник белой рубашки пожелтел.