Сергей Смирнов - Солнце для мертвых [сборник]

Он даже не стал задумываться над тем, плохо это или хорошо. Он ведь не хотел менять свою жизнь. Она ему нравилась и такой: работа, семья, отпуск у тещи в деревне. Может быть, в тот момент ему просто надо было закрыть глаза, постоять несколько секунд, дождаться, пока Анеле не затеряется в толпе, — и продолжить свой беззаботный путь, свое плавание.

Эти мысли промелькнули и исчезли. Он стоял столбом и глядел на нее во все глаза. Блондинка тоже остановилась и тоже взглянула. Взгляд был очень серьезным. Она глядела строго, как учительница. Нет, как завуч. Посмотрела — и пошла дальше.

Он понял, что она может исчезнуть, пропасть навсегда, и задохнулся от внезапного сердцебиения. Потому, что она может исчезнуть, а он останется жить здесь, в этом дне и в этом пространстве, навсегда, навсегда… И еще он вдруг понял, что живет не так, совсем не так, как надо. Вот уже много-много лет. Он живет спокойно. Да, слишком спокойно. Он может спокойно прожить свою спокойную постылую жизнь, пока жизнь плавно не перейдет в смерть.

(Спустя три недели, когда он ударил Анеле тяжелой чугунной сковородкой в висок, он тоже ни о чем не думал. Все происходило само собой. Он ударил, она отлетела к стене, ударилась головой, лицо ее стало белым, как кафель, о который она ударилась. Она сползла на пол, легла на нелепо подвернутую руку. Голова откинулась. Будто сломалось что-то внутри. Как у куклы.

Он уронил сковородку и присел рядом. Сквозь шум в ушах он что-то говорил ей, пытался перекричать нараставший внутри него вой, а потом стал бинтовать ей голову. Руки ходили ходуном, он не смог перебинтовать толком, и когда взял ее на руки и понес к дивану, конец бинта, черный от крови, чертил по полу тонкую полоску. Будто трещина прошла сквозь дом. Нет, сквозь жизнь, разломив на две половины, как хлеб, время и пространство. Анеле лежала на диване, все в той же безжизненной позе, а он стоял рядом. Стемнело за окном. Он стоял по пояс в темной воде Ахеронта и обеими руками держал вырывавшуюся узкую лодку, прямоугольную, из досок. Анеле была в белом платье. Глаза были закрыты. Она должна была плыть. А он не пускал, хотя течение рвало лодку из рук, прямо выворачивало руки, но он крепко стоял, и черные волны не могли сбить его с ног.

А потом стемнело совсем, и ему казалось, что вокруг, на темной воде, качается множество похожих дощатых лодок, и в каждой лежал то старик, то юнец, то женщина, то ребенок. Они плыли во тьму, к тому берегу, на котором кончаются воспоминания. И тогда он отпустил ее. Пусть она плывет с миром. Кто он такой, чтобы нарушать законы жизни и смерти?.. Он сказал: «Плыви!»).

В тот субботний день он пришел домой, побросал в чемодан одежду и кое-какие книжки и сказал жене:

— Я пошел.

Она не ответила. Она сделала вид, что ей наплевать. Она часто так делала. Так часто, что ему и в самом деле стало казаться, что ей на него глубоко наплевать.

Потом он, конечно, пару раз возвращался. Один раз даже ночевал полночи ждал, когда жена соизволит подойти к нему — он спал отдельно, на кресле, — но она не подошла. И вообще не говорила ни слова. Она была гордая, как сам Сатана.

И тогда он ушел окончательно. Он жил на квартире знакомого, уехавшего в какую-то дурацкую экспедицию — интересно же людям кормить гнуса два месяца, копаясь в болоте! Квартира была однокомнатная, на девятом этаже. К вечеру она накалялась до того, что нечем было дышать. Не помогала открытая настежь балконная дверь и плотно задернутые тяжелые шторы. К тому же вода редко доходила до девятого, только ночью. Но это его не очень беспокоило: все равно спать в такой духоте он не мог. По ночам он наливал воду в ванну и в кастрюли, и подолгу стоял на балконе, глядя на город и звезды.

Он познакомился с Анеле. Это оказалось проще, чем он думал. Все вообще оказалось намного проще. Она приходила к нему, а он — к ней. Почти две недели они вели жизнь странную, полную неожиданных радостей, жизнь двух влюбленных, из тех, что живут долго и счастливо, а если и умирают, то обязательно в один и тот же день.

Но к концу второй недели радости поубавилось. Он вдруг обнаружил, что им совершенно не о чем говорить. Они молчали часами, а если что-то и говорили, то только такое: «Есть хочешь?», «Пора спать», «Дождь собирается», — в таком духе. Она ничего ему не рассказывала и ни о чем не спрашивала. Приходила, когда хотела. Он даже не знал, нравится ли ей быть с ним в постели.

Природная блондинка. Анеле-Елена.

Она не позволяла провожать себя. А когда он приходил к ней — никогда не предлагала остаться на ночь. Она просто говорила: «Скоро уйдет последний трамвай». И начинала чистить зубы.

Она даже не хотела знакомить его со своими родителями.

И тогда в его душу, измученную разлуками-встречами, стало закрадываться смутное подозрение.

Она не отвечала на его вопросы. Кто ты? Откуда ты? Чем зарабатываешь на жизнь? Откуда у тебя квартира?..

И ничего не мог добиться. Она молчала. Не обидно молчала. Улыбалась и качала головой.

Когда она улыбалась, у него замирало сердце. Он понимал, что это плохо. Что такой любви нет. А если есть — то скоро пройдет. Или обернется кошмаром.

Кто она? Откуда появилась в его жизни? Кто послал ее, такую нездешнюю, к которой не прилипает никакая грязь, которую не касается теневая сторона жизни. Больше того — она не бывала в тени. Он видел ее всегда освещенной ярким летним солнцем.

— Я хочу жить с тобой, — говорил он.

Она кивала и молчала.

— Я не могу так — то здесь, то там. Я хочу с тобой засыпать и с тобой просыпаться. Готовить завтрак. Сделать все, чтобы тебе жилось лучше.

— Мне хорошо, — она опять улыбалась.

Тогда он начинал с другой стороны:

— Я бросил детей. Мне очень их жаль. Я беспокоюсь о них. Ты вспоминаешь о них?

Она молчала.

— Меня это мучает, понимаешь?

И не получил ответа.

Он понял, что, если так будет продолжаться — он должен будет уйти. Но одна мысль об этом приводила его в ужас. То, что он испытывал с ней в постели, он не испытывал никогда в своей жизни. Он боготворил ее, ее тело, ее волосы, ее глаза, руки — все. Она была совершенством. Совершенной статуей. Безмолвной, но безумно притягательной. Жена подала на развод. Он сказал ей, что ни на что не претендует. Пусть живет, как хочет. Он будет помогать. А сам снимет угол. Или квартиру, если повезет.

Это его не волновало. Когда жена сказала, что нужны деньги, чтобы отправить детей в лагерь, он отдал ей всю зарплату.

Занял на работе, питался кое-как.

Анеле знала. Но ничего не говорила.

Дети уехали. Но жена стала часто звонить ему, требуя денег, устраивая истерики по телефону.

Он подрабатывал, брался за все подряд, но денег было мало, мало.

Анеле иногда кормила его. Очень вкусно. Не говоря ни слова, давала деньги на обед.