Виктор Лаваль - Подменыш [litres]

– Это невыносимо, – сказала Эмма, когда поезд мчался к следующей остановке.

– Я попрошу их выключить музыку, – сказал Аполлон, но, как только он сделал шаг в их сторону, она схватила его за руку и потянула обратно.

– Меня стошнит, если я и дальше буду стоять, – сказала она.

Поезд выехал из туннеля и подкатил к станции «Канал-стрит». Только теперь Аполлон в первый раз оглядел вагон и обнаружил, что в нем не более десяти человек, считая четверых танцоров.

– Если твой мужчина не может это сделать… – спокойно начал один из парней, как актер, репетирующий роль.

– Оставь его дома! – ответили трое других.

Аполлон понимал, что они не успеют выйти из вагона и пересесть в следующий, пока открыты двери. Он не собирался рисковать, ведь у Эммы могли в любой момент возобновиться схватки. Получалось, что им придется вытерпеть все представление до конца.

– Черные парни оголяются? – спросил лидер парней.

– Нет, только расслабляются! – хором отозвались остальные.

Эмма покачивалась, стоя на месте и надув щеки, потом она поднесла одну руку к губам. Аполлон прижался к ней, чтобы поддержать, пытаясь понять, что они станут делать, если ее стошнит. Кого оставшиеся в вагоне несколько пассажиров будут ненавидеть больше – танцоров или пару, перепачканную рвотой? О, Нью-Йорк.

На Западной Четвертой улице Аполлон осторожно опустил Эмму на угловое пластиковое сиденье. Но, как только она села – и весь ее вес начал давить на копчик, – она снова качнулась вперед, и ее лицо напряглось. Сидеть было больно, но, если она встанет, ее вырвет, а им ехать еще десять остановок.

Эмма посмотрела на Аполлона, и в ее глазах появилось слегка отсутствующее выражение.

– Почему ты ничего не ел, кроме хлеба? – спросила она. – Ты знаешь, как там хорошо кормят?

Шутки – это хорошо. Никому и никогда не удавалось пошутить во время схваток. Аполлон снял куртку, скатал ее в шар и подложил Эмме под спину. На платформу с противоположной стороны подошел местный поезд Линии С. Двери открылись, и пассажиры устремились к поезду Линии А. Вагон, только что практически пустой, наполовину заполнился людьми.

Как раз перед тем, как двери закрылись, вошли еще трое пассажиров: мать с двумя детьми, девочкой лет девяти и малышом, спавшим в коляске. Она увидела Аполлона и Эмму – двух взрослых потных людей – и быстро окинула взглядом вагон.

– Время шоу, леди и джентльмены, время шоу! – кричали парни.

Женщина опустила плечи, сдаваясь. Танцоры переместились к центру вагона, и их музыка каким-то непостижимым образом стала еще громче. Большая часть пассажиров вела себя так, словно ничего не происходило, не играла громкая музыка, а четверо молодых парней не совершали невероятные акробатические трюки; впрочем, несколько человек начали возмущаться, когда поезд тронулся с места.

Женщина с детьми покатила коляску к местам, расположенным напротив Аполлона и Эммы, что-то сказала своей девятилетней дочери по-испански, и та последовала за ней. Девочка села на свободное место и вытащила из сумки книгу. На мгновение Аполлон подумал, что эта женщина могла находиться в библиотеке Форт-Вашингтон в тот день, когда он познакомился с Эммой. Невозможно, невероятно, но ему захотелось выхватить книгу из рук девочки, чтобы посмотреть, есть ли внутри печать.

Девочка не обращала внимания ни на танцоров, ни на Аполлона с Эммой. У нее в руках была книга, и ее все устраивало. Малыш в коляске продолжал спать, и их мать теперь посмотрела на Аполлона и Эмму иначе. Может быть, сначала из-за пота и тяжелого дыхания она решила, что перед ней наркоманы, слетевшие с катушек на Линии А, но она наконец заметила живот Эммы, принялась внимательно за ней наблюдать, и на несколько мгновений их глаза встретились.

Эмма слегка подвинулась, когда поезд стал набирать скорость, грохоча, словно американские горки. Вагон тряхнуло, Эмму отбросило на спинку, и ее окатила новая волна сильной боли. Она прижалась лицом к плечу Аполлона, он ее обнял, и сквозь рубашку она почувствовала, что его кожа стала влажной. Аполлон опустил глаза и увидел, что Эмма вытирает подбородок о его рубашку, изо всех сил сжав губы.

Они доехали до Четырнадцатой улицы, и парни выключили радио, когда в вагон вошли двое полицейских из Нью-Йоркского департамента полиции. Полицейские знали, чем занимаются парни, но удовлетворились тем, что они перестали шуметь. Поездка от Четырнадцатой до Сорок второй улицы с выключенной музыкой показалась тихой, как в пещере.

Эмма старалась успокоить дыхание – два маленьких вдоха, потом один долгий выдох – и сумела войти в состояние медитации.

– Мы не можем дождаться встречи с тобой, – прошептал Аполлон.

Эмма не могла ему ответить, потому что полностью сосредоточилась на дыхании. Боль пульсировала в ее бедрах и нижней части спины, становилась белым светом, который то приближал ее к началу схваток, то отдалял от них. Их наставница Тоня предложила фразу, которую мог повторять отец, когда у будущей матери начинались схватки. Нечто вроде мантры. Аполлон и Эмма решили, что они будут что-то говорить ребенку. Просто приветствие, которое опишет их волнение и предвкушение, чтобы они сфокусировались на нем, а не на боли.

– Мы не можем дождаться встречи с тобой.

Кто произнес эти слова, Аполлон или Эмма? Она не была уверена, и, если честно, не знал ответа и Аполлон. Они ехали в вагоне поезда Линии А, въезжавшего на станцию «Пятьдесят девятая улица», но на самом деле находились в другом месте, в своей квартире, оба сидели в ванне, рядом была Ким. Они приветствовали своего ребенка. Им лишь оставалось поймать чудесное мгновение его появления на свет, и все будет в порядке.

Поезд остановился, и вагон опустел. В нем осталось столько же пассажиров, как на станции «Чамберс-стрит». Когда двери снова закрылись, в нем было всего несколько человек: Аполлон и Эмма, женщина с детьми и танцоры, считавшие деньги, которые они успели собрать до того, как вошли полицейские. Девять душ. И еще одна на подходе. Поезд отошел от станции, и Аполлон подумал, что последняя часть поездки будет самой трудной, поезд не остановится до Сто двадцать пятой улицы. Самый длинный перегон в Нью-Йоркском метро. Поезд нигде не развивает такой высокой скорости, Аполлон предвидел неизбежные толчки и попытался обнять Эмму так, чтобы стать для нее живым ремнем безопасности, но по мере того, как поезд проезжал Семьдесят девятую, Восемьдесят первую и Восемьдесят шестую улицы, оказалось, что это не имело значения. Единственным утешением стало то, что Эмма впала в состояние транса. Правильное дыхание помогало. Она больше не говорила. Она приближалась к настоящим схваткам, но, к счастью, они уже были рядом с домом.