Лорет Уайт - Колыбельная для моей девочки [litres]

Мучительной ли была ее смерть? А у их матери?

Кто им Семен Загорский?

Чувствуя в горле комок, Энджи взглянула на часы. Она уже позвонила начальнику тюрьмы особого режима в Кельвине и договорилась, что допросит Загорского завтра. Добираться туда шесть часов, стало быть, нужно выехать пораньше. Она не знала, во сколько вернется, но готова была ехать всю ночь, чтобы успеть на первый паром в понедельник, заехать домой за полицейской формой и быть в управлении к девяти.

Энджи сказала себе, что это не пренебрежение предупреждению Мэддокса, а жгучая потребность заглянуть в голубые глаза человека, который, возможно, приходится ей отцом, и все вспомнить. Желание узнать о прошлом походило на пламя, пожиравшее ее изнутри.

Открыв мини-бар, Энджи вынула холодную бутылочку белого вина и налила себе. Подойдя к окну, она приподняла бокал, глядя на свое отражение. «За тебя, Мила, моя вторая половинка. Я тебя найду. Я помогу тебе упокоиться там, где мы знавали мгновенья счастья. Я отыщу это место».

Мелкими глотками потягивая вино, Энджи смотрела, как темнеет Ванкувер и все четче становится ее отражение. Незнакомка. Сестра.

У нее была сестра.

«Подём… Подём гулять…»

Чего бы это ни стоило, что бы ей ни открылось, правда лучше, чем призраки и глухая стена молчания.

Энджи сделала еще глоток и сильно вздрогнула, когда телефон неожиданно зазвонил в кармане.

Вытащив мобильный, она откашлялась и сказала:

– Паллорино.

– Сержант Веддер.

Энджи замерла. Веддер звонит вечером в субботу?! Тон начальника не предвещал ничего хорошего, как и то, что он представился официально. Энджи аккуратно поставила бокал на столик.

– Что-нибудь случилось, шеф? – негромко спросила она.

– Иногда у меня впечатление, что вы нарочно себя губите, детектив, – огрызнулся Веддер. Он явно был очень зол. – Вам дали испытательный срок. Вы понимаете, что это означает? Это отстранение от обязанностей, в случае хорошего поведения – временное. Я вас отстаивал, вы это знаете? Я доказывал, что вас нужно оставлять на работе, хотя руководство управления единодушно настаивало на вашем увольнении. Все, что от вас требовалось, – просидеть в этом отделе каких-то двенадцать месяцев. А вас и на один день не хватило! И ради этого я рисковал своей карьерой!

– Сэр?

– Мне только что позвонили из подразделения «Е» канадской королевской полиции. Вам велели отдать материалы дела и не мешать вести расследование, а вы мало того что испортили вещдоки, так еще и допросили основного подозреваемого, который теперь категорически отказывается общаться с представителями КККП! И сделали это, воспользовавшись служебным удостоверением, хотя находитесь на испытательном сроке!

Энджи закрыла глаза, набрала воздуху в грудь, досчитала до трех и медленно-медленно выдохнула, чтобы сдержаться и не надерзить начальнику. И не начать объяснять ему свою личную ситуацию. Она уже перешла черту и не может больше играть в эти игры.

– Канадская полиция займется вами отдельно, а мне вы не оставили выбора. Вы грубо нарушили условия испытательного срока, поэтому я жду ваше удостоверение у себя на столе в девять утра в понедельник. Больше вы в полиции Виктории не работаете.

Внутри у Энджи все сжалось. Она с трудом произнесла:

– Да, сэр.

Закончив разговор, она витиевато выругалась, швырнув мобильный на гостиничную кровать. Схватив бокал со стола, она допила оставшееся вино, едва не поперхнувшись, отчего на глазах выступили слезы. Утирая губы, Энджи снова поймала свое отражение в стекле. Зеркало, зеркало на стене, кто отражается в тебе? Выругавшись снова, Паллорино схватила сумку, роясь в ней в поисках косметики.

Помада и подводка оказались в самом низу, под блокнотами. Энджи пошла в ванную, умылась и расчесала волосы. Тщательно подведя глаза – красиво, жирно и погуще, она нанесла на губы темно-красный блестящий слой. Коротко сжав губы, чтобы помада легла ровнее, Энджи расстегнула верхние пуговки на рубашке и осталась довольна своим отражением. Эту Энджи она хорошо знала. Сунув бумажник в задний карман черных джинсов, она надела сапоги на небольшом каблуке, сдернула с вешалки кожаную куртку и вышла из номера.

Энджи шагала по старинным мощеным улицам Гастауна. Фонари и витрины магазинов были мокрыми от дождя. Слова Веддера преследовали ее, повторяясь в ушах: «Все, что от вас требовалось, – просидеть в том отделе каких-то двенадцать месяцев, а вас и на один день не хватило! Жду ваше удостоверение у меня на столе. Больше вы в полиции Виктории не работаете. Иногда у меня впечатление, что вы нарочно губите себя, детектив…»

Неужели это все? Конец всему, ради чего она трудилась с дьявольским упорством? Может, она и вправду немного зарвалась, идя по следу своего прошлого? Или это ей наказание за попытку понять, кто она, помимо службы? Энджи окончательно перестала себя понимать – ей даже копом не удалось пробыть достаточно долго.

Ничего не видя вокруг, она шла мимо бездомных, просивших милостыню на углах и под козырьками подъездов, клянча несколько пенни, мимо влюбленных и не обязательно разнополых парочек, которые, смеясь, спешили в ночные клубы. Миновав шипящие паровые часы и архаичные газовые фонари в туманных ореолах, она оказалась в более современной и решительно не интересующей туристов части Ванкувера – Гастингс-стрит в центре Ист-Сайда, старейшем квартале города, пораженным, как проказой, уличной торговлей наркотиками, проституцией, бедностью, психическими расстройствами, бездомностью, дурными болезнями, преступностью. В Ист-Сайде уже не первое десятилетие бесследно пропадали женщины: именно здесь орудовал серийный убийца, владелец свиной фермы Роберт Пиктон.

Туман сгущался. Навстречу попадались дома с темными дверными нишами, где валялся мусор. Оживление ночных клубов и ресторанов Гастауна осталось позади. Энджи слышала громкое цоканье своих каблуков по булыжникам мостовой. Ветер вылетал из темных переулков и трепал полы ее черной куртки, словно стремясь оттащить, удержать, предупредить о поджидающей опасности. Среди этих трущоб, в убогом и заброшенном углу нужды и греха ей невольно вспомнилась настойчивая интонация Мэддокса: «Ты должна остановиться, Энджи. Прямо сейчас. Прекращай свою бурную деятельность. Речь идет не о работе в полиции, а ни много ни мало о твоей жизни».

Она ускорила шаг. Здесь, в чреве Ист-Сайда, сказанное Мэддоксом казалось как никогда справедливым: «Не высовывайся и… не теряй бдительности. Двери запирай… Я тебе позвонил, потому что, кажется, начинаю тебя любить… И переживаю за тебя, черт побери! Я хочу, чтобы ты была со мной…»

Начинающаяся паника мешала дышать и думать. Вместе с безумным отчаяньем в Энджи росло огромное желание разрядки. Спастись от этой мути в мыслях и сердце, от чувства к Мэддоксу, которое начало не на шутку ее пугать!