Лорет Уайт - Колыбельная для моей девочки [litres]

Стиснув мобильный, Энджи прикрыла глаза и медленно вздохнула. У нее появились кое-какие догадки.

– Так, – начала она. – Значит, ты наткнулся на какую-то информацию по Белкину. Ты упомянул о его татуировке, стало быть, это важно. Это знак принадлежности к какой-то организации, возможно, к банде. Белкин и такая татуировка как-то связаны с международной торговлей людьми, которую подразумевает дело «штрихкодовых». Коль скоро расследование вышло на международный уровень, а торгует женщинами традиционно мафия, значит, к расследованию привлекли несколько организаций, и тебя кооптировали в следственную группу, где есть допуск к совершенно секретной информации. Я права?

В трубке молчали.

От этого в Энджи окрепло не только раздражение, но и уверенность, что она рассуждает правильно.

– Отпечатки пальцев доказывают, что Белкин прикасался к окровавленной двери бэби-бокса в восемьдесят шестом. Он там был, он знал мою мать, он в курсе, откуда у меня порез на губах. Через семь лет его задерживают за вооруженное сопротивление полиции и перевозку наркоты на девять лямов в цветочном фургоне. Такие масштабы, кстати, – это тоже уровень организованной преступности. Однако Белкин не раскололся, кто из его подельников открыл огонь и застрелил полицейского. Ты намекаешь, что Белкин или его шайка занимались поставками «живого товара» уже в восемьдесят шестом? Что мою мать, возможно, тоже ввезли в страну как секс-рабыню?.. – От этой догадки ей чуть не стало дурно. Энджи прижала ладонь ко лбу: – Господи, я же помню польские слова, мне по-польски кричали сидеть в бэби-боксе и помалкивать! Мы были иностранками! – У нее вырвалось крепкое словцо: все стремительно становилось на свои места. – Когда мой портрет, сделанный полицейской художницей, появился в газетах, никто не откликнулся! Ни одна живая душа в Ванкувере и Канаде не объявила себя моим родственником. Значит, мы находились в стране нелегально, вот откуда такая мертвая тишина! Теперь понятно, почему я не говорила с медсестрами по-английски и отчего моя жизнь до «ангельской колыбели» была настолько ужасной, что ранние воспоминания попросту заблокированы…

Мэддокс выругался. Энджи услышала в трубке шорохи и звук закрывшейся двери. Бубнеж телевизора стих. Когда Мэддокс снова заговорил, его голос звучал тише:

– Энджи, я не открою тебе никаких тайн. Я тебе звоню, чтобы ты прекращала свое расследование, а без веских доводов тебя не уломать. – Поколебавшись, он добавил: – Когда вернешься в Викторию, узнаешь в управлении, что одну из девушек с татуировкой убили в больнице, несмотря на полицейского у палаты…

– Что?! Которую?

– Старшую. Единственную, кто согласился со мной говорить. Она дала показания и той же ночью была убита. Еще живой, ей отрезали язык.

Энджи с трудом сглотнула тошнотворный ком в горле.

– Затем в дело влезла объединенная следственная группа и забрала у нас дело – труп у О’Хейган прямо со стола сдернули, нагнали своих экспертов, изъяли все вещдоки…

С бьющимся сердцем Энджи спросила:

– А Белкин тут при чем?

Он кашлянул:

– Слушай, я не могу…

– Мэддокс, не надо так со мной. У тебя есть еще что-нибудь из несекретного? Все, на что я в принципе могу выйти сама?

– Энджи…

– Да прекращай уже! Давай раскошеливайся, иначе я ни за что на свете не отступлю сейчас без веских оснований.

Мэддокс снова выругался, помолчал и тихо проговорил.

– Ладно, все равно это будет в новостях… Двое жителей Сквомиша сгорели в собственном доме три дня назад. Якобы взорвался газ. Погиб парализованный Стирлинг Харрисон, тот самый случайный прохожий, который в девяносто третьем схлопотал пулю во время перестрелки с участием Белкина. – Новая пауза. – Узнай, кто защищал Белкина в суде.

Энджи тщетно пыталась уложить в голове услышанное. Однако эту информацию действительно можно найти.

– Энджи, я тебя знаю, ты упрямая, маршируешь под собственный барабан, но я сейчас рискую головой. Я тебе позвонил, потому что… – он с сердцем выругался. – Потому что я, кажется, тебя люблю, ясно? И переживаю за тебя, черт побери. Я хочу, чтобы ты у меня была. Хочу, чтобы ты без приключений вернулась в Викторию и допилила до конца испытательного срока. Я хочу встретить с тобой весну и лето, – голос сорвался, стал хриплым. – Кататься на лодках, починить мою старую посудину, устраивать на палубе барбекю, чтобы ты и Джинни были рядом. Я хочу провести с тобой осень и следующую зиму, черт бы все побрал! Я хочу нормальных отношений, когда все уляжется, хочу поглядеть, получится у нас с тобой что-нибудь или нет. А для этого ты должна минимум остаться в живых!

Энджи онемела. У нее отчего-то защипало глаза.

«Он по-прежнему не оставляет свою давнюю мечту о семье, о старой шхуне, о том, чтобы плавать вдоль побережья. Он хочет, чтобы я была с ним».

– Не подведи меня, ладно? А я не подведу тебя.

Энджи испугалась, что голос ей изменит.

– Я тебе доверяю, – добавил Мэддокс. – Я верю, что ты поступишь правильно.

«Я могу испортить ему карьеру, если воспользуюсь информацией, которую он мне сообщил».

Энджи зажала рот рукой. Слова Мэддокса, нескладные от искренних чувств, были неожиданными и кружили голову. От волнения начали путаться мысли, в груди образовался водоворот чувств – любовь, нежность, страх, печаль, неистовство…

– Мэддокс, я… Мне пора, – поспешно проговорила она и сбросила звонок.

Энджи постояла у окна, залитого дождем. Стало темнее – наступал вечер. Ей казалось, будто она балансирует на краю разверзшейся черной пропасти, а ее просят не противиться и шагнуть в неизвестность.

«Доверься мне».

Мэддокс говорит не только о расследовании – он просит совершить настоящий прыжок веры. Энджи не знала, по силам ли ей это. Она еще не поняла, кем ей хочется быть – и кем она может быть, ничего не зная о своей подлинной личности. Она лишилась привычного ощущения себя, сперва когда узнала, что ее оставили в бэби-боксе, а потом – когда ей сказали, что у нее была сестра. Как она может любить Мэддокса всем сердцем, если оно разбито?

Сперва она должна найти вторую половинку – своего близнеца, отыскать и понять маленькую тень, которая преследует Энджи всякий раз, когда смотрится в зеркало. Хозяйку детской ножки из кроссовки.

На память пришла старая считалка – так бывало после поездок в клуб для взрослых и одноразового секса со случайным кавалером: «Зеркало, зеркало на стене, кто отражается в тебе?»

Нет, не незнакомка, а моя родная сестра, моя пропавшая половинка. Моя ДНК. Ты где-то рядом…

За окном неожиданно хлынул ливень. Ветер завыл, путаясь между колонн портика библиотеки, и в шуме непогоды Энджи расслышала тонкий голосок, шептавший: