Диана Билык - Сквозь туманы. Часть 1 [СИ]

Его ресницы дернулись, глаза, как будто вспыхнули огнем.

— Я делал свою работу, — прорычал Разумов, снова вцепившись в ее руку, где уже наверняка останутся синяки. Анне показалось, что он дотронулся раскаленным металлом и прожег ее тело до косточек. — Или ты и в этом меня упрекаешь? То, что я тебе не говорил правды — не значит, что я желаю зла. Просто хочу, чтобы ты убралась из города!

— Я уберусь, когда ты меня отпустишь! — прокричала Савина, брызгая от злости слюной. Сейчас она Дениса ненавидела за все, что ей пришлось пережить, словно корень всех злоключений был именно в нем. Так хотелось на кого-то сделать виноватым. Эти тайны и секреты прожгли в сердце бездну.

Разумов ослабил хватку, а затем и вовсе отпустил. Анна хотела уже уходить, но все же сказала:

— Получается, что ты не желаешь зла, но делаешь его. Пользуешься, а потом выбрасываешь. Жаль, что я не умею вырезать из головы память.

— Да ладно — случайный перепихон. Не поверю, что для такой как ты — это слишком важно.

Рука сама дернулась, и Анна влепила Денису звонкую пощечину.

— Сучка! — заскрипел он, поймав запоздало ее кисть.

Сжавшись, Анна стиснула губы и отвернула лицо. Она готова была принять его удар. Но Денис лишь оттолкнул ее от себя, как прокаженную, и, сплюнув в сторону, прорычал: — Вали отсюда и, сделай милость, чтобы я никогда в жизни тебя больше не встретил!

Разумов развернулся и ушел в дом. Дверь хлопнула с такой силой, что Анна содрогнулась. Последняя прощальная дрожь промчалась от лопаток до колен.

— С удовольствием! — пискнула Анна уже пустой тропинке.

Выйдя на дорогу, Савина дернулась от грохота железной калитки за спиной. Словно захлопнулась крышка надежды. И тут же повисла тяжёлая тишина.

Голубая елка приковала взгляд. Дерево качнулось в сторону и, словно потянулось к соседке, такой же хвойной, пытаясь обнять ее косматыми ветками. Вторая же была повыше, стояла ровно и не шелохнулась. Упрямая.

Не убежишь…

Зашелестел тихий голос за спиной.

Анна обернулась. Никого.

Птицы на ветке ореха умолкли и только, когда Савина сделала болезненные два шага вперед, застрекотали с новой силой. Она подняла голову и посмотрела сквозь пучки широкой листвы. Осколки нежно-голубого неба, как россыпь лазуритов, просматривались через плотную разлогую крону.

Никто не звал позади, никто не встречал впереди. Один путь — вдаль — в неизвестность и неизбежность. А ноги не несли. Душу сковало так, что сделать вдох было равносильно глотку соляной кислоты.

Анна посмотрела в конец улицы. Широкая асфальтированная дорога с приземистыми домиками по бокам. Тихо и уютно. Деревья разбросаны под заборами и по усадьбам. Их кудрявые листья, словно великаны с лохматыми лапами, обнимали стены домов и укладывались на крыши. Пышно цвели цветы во дворах. Особенно много красных и оранжевых оттенков.

В нескольких шагах, на другой стороне дороги, одиноко высилась береза. Она выгнулась навстречу прохожим и почти коснулась своими косами разгоряченного асфальта. Анна подошла к ней, кажется, ноги передвигались на автомате. Просто несли куда-то. Коснулась пальцами ветвей. Тонкие, хрупкие. Несколько листков оторвались и по спирали опустились к ногам. Нужно вырвать все мысли. Вот, как эти зеленые сердечки березы, и все отпустить. Больно? Не важно. Так нужно.

Савина прошла дальше и обернулась. Две елки все еще укоризненно качали верхушками, будто осуждая ее. Нет! Она поступила правильно! Никому не позволено играть с ней, как я тряпичной куклой. Никому.

Посмотрела на калитку. На ее узорчатый верх, сваренный из тонких прутьев. Во дворе никого. Бросила мимолетный взгляд на беленый дом под елками. В последний раз.

Дороги Анна не видела. Шла вперед и безмолвно кричала. Слезы стекали по щеке и жгли кожу. Рука все еще горела от пощечины. Но больнее всего было от черной дыры в сердце. Кажется, туда затягивало все хорошие моменты и воспоминания. Хотелось найти что-то острое и кромсать себе грудь, чтобы избавиться от агонии. Просто удалить и все!

Проходя мимо дома Красникова, Анна заметила сутулую фигуру у ворот. Стерла слезы и, набравшись смелости, подошла ближе. Да, видок у нее сейчас отвратительный, но другой возможности может не быть.

— Василий? — попробовала она. Мужчина присел под ворота, прячась.

— Уход-д-ите, я ничего н-не з-знаю.

— Я же еще ничего не спросила, — прыснула Анна. Сумасшествие какое-то! Никто ничего не хочет говорить. Что же там было на озере, что все так скрывают? — Вы видели дымку, да? — Анна заглянула через забор. Испуганные карие глаза впились ошарашенный взглядом. Плечи худого мужчины сжатые, руки заломлены. Он безумно оглядывался и прижимался к железу.

— Н-н-не с-с-спрашивайте! Я н-н-е хочу от-т-вечать!

— Что вы видели на озере? — не сдавалась Савина. Хоть что-то она должна выловить из его бормотания.

— Н-не хочу! Я ничего не видел! — он говорил так испуганно и эмоционально, что изо рта брызгала слюна. — Вон! Уходите прочь! Все! Уход-д-дите!

Он подхватился и убежал во двор, скрываясь за зарослями жасмина. Анна все еще слышала его причитания, хотя уже не разбирала слов.

Униженная, раздавленная и непонятая она поплелась на остановку. Больше ей здесь делать нечего.

Через несколько часов поезд стремительно летел вперед, и Анна чувствовала, как расстояние с Прибрежным вытягивает из нее силы. Не хотелось вспоминать, не хотелось чувствовать. Но знать, что с Денисом они никогда не встретятся — было больно. Что он значил для нее? Что она значила для него? Савина никогда себе не признается в чувствах, а от Разумова никогда не услышит объяснений или признаний. Так лучше, так проще. Она вернется домой и с головой окунется в работу. Как страус — спрячет голову в песок, и попытается обо всем забыть. Таинственный город и его туманные истории — станут просто очередным ночным кошмаром. Да что ей привыкать? Одним больше, одним меньше.

Самочувствие у Анны было хуже некуда. Мутило, и соленая газированная вода не погашала тошноту, а еще першило в горле, будто перед ангиной. Оставалось только молчать, осторожно дышать и радоваться, что в этот раз никого не подселили в купе. Ни странного мужчины, ни болтливого малыша, ни заботливой мамочки. Наедине можно было выплакаться вволю. Но слезы не шли. Они, будто исчерпались, испарились и остались в прошлом.

Уставившись в потертую столешницу и сложив руки над головой, Анна считала секунды. Одна. Две. Триста. И время замедляло ход. Хотелось забыть, а память все время возвращала ее назад. К нелепому бессмысленному походу, к той самой ночи, что перевернула жизнь, к последнему поцелую Дениса, что будто паяльник, навсегда выжег в ее сердце дыру. Не с Димой, а именно с Разумовым. Хотелось неистово рвать на себе волосы, бить по голове — лишь бы заткнуть эти мысли. Но они, как пиявки, намертво присосались и пили душевные силы.