Маленка Рамос - Тайна дома Морелли

– И все же он не имеет права делать то, что делал, Мэри. Сколько людей страдают по его вине, сколько жертв потребовал этот его каприз сохранить свой род. Зачем ему это понадобилось? Не понимаю, какую цель он преследует, как не могу расшифровать и всего остального.

– Этот город отнял все, что он любил, Алан. Иногда я представляю его обычным мужчиной тридцати лет, каким он был когда-то, его жизнь, семью, которую он любил, талант, которым пожертвовал. Он потерял все, и потеря была бессмысленной. У него все отняли, и это было несправедливо. Может, он вернулся, когда родились девочки? Или когда в доме снова появилась жизнь со всеми ее радостями и печалями? Я читала про это как раз на днях. Когда в покинутый дом возвращается жизнь, все, что в нем дремало, внезапно пробуждается, становясь опасным. Только и делаю, что думаю про это.

Алан покачал головой. По какой-то причине логика существа не казалась ему столь очевидной.

– У меня такое чувство, что чего-то не хватает, – пробормотал он. – Я не про Джима. Вместо него мог бы появиться кто-то другой, и в итоге все было бы только хуже. Я имею в виду каприз насчет возрождения рода. Зачем Люсьену это понадобилось? Допустим, он получит то, чего желает. А потом? Снова уснет на ближайшие восемьдесят лет? Интересно, мы его еще увидим?

– Не знаю. – Она задумалась, затем на лице у нее отразилось беспокойство.

– Что случилось?

– Он сказал, что я должна быть сильной, чтобы встретить то, что грядет. Он на что-то намекал. Мне показалось, что он меня о чем-то предупреждает.

– А вдруг Элизабет беременна?

Она покачала головой.

– Я не про это. Уверена, причина в другом. Не спрашивай меня, почему, но…

– А может, это как-то связано с Карлотой? Может, он предупреждал тебя о предательстве?

– Понятия не имею.

Она пожала плечами, сложила руки на груди и погладила пальцами предплечья. Этот чувственный жест вызвал у Алана непреодолимое желание обнять ее, но он сдержался.

– Твоя сестра спит наверху, – продолжил он. – Она заперлась изнутри. Наверняка вернулась под утро. Надо бы тебе с ней поговорить. Мэри, я знаю, что не имею права вмешиваться в ваши дела, но прошло много лет, и она твоя сестра. Твоя обида ничего не изменит, и ты это понимаешь.

Он заметил, что глаза Мэри блеснули. Меньше всего ему сейчас хотелось причинить ей боль.

Он наклонился и взял ее за руки.

– Не говори глупости. Ты имеешь полное право говорить на эту тему. Как раз тебя это касается больше других. И да, ты прав: Карлота познакомилась с Виктором еще до меня. Все, что она говорила, – правда. И она не злой человек. Я не могу наказывать ее более жестоко, чем она сама себя наказывала в течение стольких лет. У меня на это нет сил, да и Виктор не заслуживает лишней минуты моего времени. Он хорошо обращался со мной и нашими дочками. Он ни в чем ни разу меня не подвел и уже не подведет. Но моя жизнь изменилась. Теперь у меня есть ты, а Элизабет я нужна больше, чем когда-либо. Я не собираюсь следовать правилам этой игры и не позволю Люсьену разлучать меня с моей семьей, если он этого добивается. Думаю, в первую очередь он хотел сделать так, чтобы Карлота заплатила за свои грехи.

Уверенность Мэри Энн передалась Алану: от ее слов у него будто гора с плеч свалилась. Он очень любил ее, но впервые она предстала перед ним как женщина решительная и волевая. Как человек, который наконец-то ощутил в себе силы преодолеть невзгоды, за чьей хрупкой наружностью отчетливо просматривалась незаурядная личность.

– Что касается девочки, я поговорю с Джимом, – продолжала она. – И непременно организую ей полный медицинский осмотр. Понятия не имею, захочет ли этот человек от нее ребенка в сложившихся обстоятельствах. В Сан-Франциско его ждет привычная жизнь, карьера. Невозможно сказать заранее, как он отнесется к такой ловушке, если в итоге наша гипотеза подтвердится.

– Возможно, нас ожидает сюрприз. Вчера он очень расстроился, узнав про обман, в этом нет ни малейших сомнений. Я бы на его месте тоже разозлился, но единственной причиной была юность Элизбет. Он не сомневался ни в чем, кроме возраста твоей дочери.

– Но мы же его почти не знаем. Я не говорю о его доброте или принципах. Мы не знаем, что он оставил в Сан-Франциско, нам ничего не известно о его работе или его проектах. Мы не можем сказать, как он отреагирует!

Алан знал, что Джим не слишком беспокоился о подобных вещах; и все же образ беременной Элизабет приводило его в неописуемый ужас. Он сделал попытку выбросить его из головы и посмотрел на часы.

– Все это надо обсудить, и твоя дочь должна при этом присутствовать. Ох, мне пора, радость моя, – заторопился он. Подошел к Мэри Энн, пожал ей руку, затем крепко обнял и поцеловал. – Поговори с Карлотой, да побыстрее.

– Я люблю тебя, Алан, – пробормотала она. – Не забывай про это.

Он снова ее поцеловал.

– И ты не забывай про это, Мэри. Когда все будет позади, я заберу тебя отсюда, и мы отправимся в путешествие. Только ты и я.

Мэри Энн улыбнулась.

– Представляешь, я ни разу в жизни нигде не была.

– Я знаю.

Прежде чем сесть в машину, он посмотрел на ее силуэт в окне. Он видел ее теперь по-другому, не как сосед и не как друг. Отныне она была для него всем, впрочем, как и всегда – просто раньше он понимал это исподволь, втайне от самого себя. Он коснулся пальцами губ и послал воздушный поцелуй. Она засмеялась. Удаляясь от дома, он пожелал не разлучаться с этой женщиной никогда, ни на минуту. Но в следующее мгновение реальность оглушила его: город, суета, нестройный гул множество людских голосов. Он вспомнил про глупый праздник, зачем-то устроенный в городе. Неужели им в самом деле есть что праздновать? Сама идея праздника в такое время казалась ему кощунственной. Это было что-то вроде предчувствия. Дурного предзнаменования.

Подойдя к калитке, Элизабет наконец подняла глаза на Джима. Если бы она не научилась разбираться в его реакциях, она бы подумала, что история с Люсьеном, тетушкой Карлотой и ее предполагаемой беременностью задела его и оскорбила. Настораживала его манера говорить, привычка, которую она уже не раз замечала, подолгу задумываться над ее словами, словно стараясь обнаружить в них подвох. Несомненно, Джим Аллен всерьез разозлился на Люсьена, но не за то, что тот натворил. Было что-то еще, чего ей никак не удавалось распознать в спокойном, невозмутимом тоне его голоса. Как будто помимо злоключений, потрясших город в последнее время, существовало что-то более значительное, более важное лично для него. Элизабет не могла объяснить, в чем дело, но ясно чувствовала, что каким-то непостижимым образом Джим вышел из их команды и играл самостоятельно, терпеливо дожидаясь со стороны Люсьена ответного хода.