Дарья Беляева - Долбаные города [СИ]

А может, он такого и не говорил, и тогда все еще сложнее, потому что мир-то остался противоречивым, но общего места в таком случае уже нет.

— Да, давай, — сказал Козел. — Расскажи-ка тут о себе, Саул. Будет немного похоже, как будто я правда работаю, если кто зайдет.

Я вернулся на свой стул в настроении мрачном, завистливом. Даже, на секунду, сам себе разонравился. Потом решил, что я, вообще-то, умудряюсь любить себя таким, какой я есть, то есть совершать невозможное. А приуныть немножко от новенького в твоей уютной компании намного более достойно, чем все те моменты, когда я открываю рот не для того, чтобы положить туда литий или ириску.

— Я из приюта, ну да. Так и сказала Вирсавия. Я не буду с ней спорить. Я жил в приюте в Дуате. А затем меня усыновила мама Рафаэля.

Я посмотрел на Рафаэля и понял, что в его глазах куда больше безысходности, чем обычно. Ну да, как же, как теперь жить виртуальной жизнью, когда к тебе подселили нового брата.

— Интересно, — сказал я. — Если родители усыновляют нового ребенка, значит ли это, что старый — некомпетентен?

Рафаэль показал мне средний палец. Какая небанальная аргументация. Вирсавия сказала:

— Заткнись, Макси.

— Ты любила мои семитские глаза! Мои кудри! Тебе даже мой неправильный прикус был мил! Вот как ты теперь со мной, а?

— Кудри у Саула очень пружинистые, — мечтательно сказала Вирсавия.

— Мы вообще не о нем! Мы сейчас о Рафаэле!

Рафаэль вздрогнул.

— Что?

— Живешь теперь с Саулом?

— Ну, живу. Вернее нет, это он живет в моей комнате, в моем доме, в моем городе, в моей стране, в моей…

— Галактике! — сказал Леви.

— Да, в моей Галактике!

— Кашу твою еще не съел? — спросил я. Но Рафаэль ответил с неожиданной яростью:

— Съел! Ненавижу его!

— Знаешь, тебе в детстве стоило больше сказок читать. Во-первых, они учат делиться, а во-вторых понял бы шутку сейчас.

Рафаэль сильнее натянул капюшон, пробормотал что-то невразумительное. Саул сказал:

— А это — мой любимый цветок.

— Да, — сказал Леви. — Я тебе хотел об этом рассказать, он обожает эту мухоловку.

— Это не мухоловка, — обиженно сказал Саул. — Продавец сказал мне, что он — инопланетный. Он — цветок с Венеры.

— У нас есть еще кое-что с Венеры, да, Лия? — спросил я.

— Да! Мои гонококки!

— Ненавижу эту женщину, она испортит любую шутку преждевременным панчлайном!

Саул задумчиво гладил цветок, и я подумал, может ли венерина мухоловка переварить подушечку пальца. Вопрос был интересный, жаль не нашлось пока таких чокнутых ученых, которые бы все прояснили. В это я верил твердо: если есть тупой вопрос, однажды, пусть не сейчас, найдется магистр, одержимый этим вопросом, готовый написать труд о венериных мухоловках в сто страниц, потратить тысячу часов в библиотеке, а потом скормить растеньицу свой гребучий палец.

— Так, — сказал Козел. — У нас тут все-таки не балаган.

— Тогда уберите Макси, — засмеялась Вирсавия, но Козел продолжил, не обращая на нее внимания. С этим педагогическим методом у него проблем не было, а других он не знал. — Вот у нас Макси вернулся из больницы. Макси, расскажи нам, что ты чувствуешь?

— Вы опять спрашиваете меня, что я чувствую, чтобы удостовериться, что вы сами чувствуете хоть что-нибудь?

— Нет, просто надеюсь отвлечь вас и выпить виски, у меня фляга под пиджаком.

Я устроился на стуле поудобнее, принялся отряхивать колени, хотя пол был чистым.

— Чувствую ли я хоть что-нибудь? Пока я был в больничке, мой друг тут застрелил двоих школьных хулиганов, и у меня по этому поводу амбивалентные чувства. Тех бычар я терпеть не мог, но друга любил. Так что вроде бы круто, но в целом отстой. Плюс, неужели не мог этот мой дружочек дождаться меня, я бы ославил его на весь мир, а у меня мгновенно прибавился бы миллион подписчиков. Как вы знаете, я делаю все ради славы.

Саул гладил пальцем свой любимый цветок, осторожно, как женщину после секса, по крайней мере другого сравнения на ум почему-то не приходило. Многовато чувственности и любви для растения. Я встал, принялся ходить по кругу: Леви, Саул, Вирсавия, Рафаэль, Лия, и опять Леви, и так далее.

— Вот не знаю, Саул из приюта, а Лия начинает знакомство со слов «отсасываю за пятерку», и как бы все мы разные, а это так непросто. Калев вот вообще умер. И я задаюсь вопросом, важным жизненным вопросом: если политика сведена до функция администрирования идеального общества, и в Новом Мировом Порядке все так хорошо, левиафан либеральной идеологии поглотил все попытки к сопротивлению, объявив их просто образом жизни, и нам остается лишь сохранять диспропорцию нашего богатства и бедности стран Третьего Мира, то, какого, скажите-ка, мне вместо карамельного сиропа налили в коктейль шоколадный?! Раз все проблемы уже решены, можно заняться и Максом Шикарски, но что-то никого не волнует, что я давлюсь шоколадным сиропом в школьной столовой!

Теперь я больше не ходил по кругу, я прочерчивал линии от одного чокнутого к другому.

— Нет, серьезно, Лия, у тебя сегодня были неудачи?

Лия вытянула руку так резко, что я не успел среагировать, она схватила меня за член и сказала тягучее «нет», пустив язык между зубов.

— Сделаю с тобой развратную гифку, Лия!

— Сделай со мной что-нибудь еще.

— Если продолжишь сжимать руку, малышка, я не смогу ни с кем ничего сделать и придется сублимировать, устроив диктатуру правого типа в какой-нибудь банановой республике, а?

Лия разжала руку, и я тут же отскочил от нее. Вирсавия сказала:

— Теперь понимаешь, что чувствуют девчонки от приставаний?

Я кивнул на Козла.

— Девочки, теперь я понимаю, что значит негласный общественный договор о безразличии и культура насилия. Слава чокнутой Валери Соланас, озабоченной диабетичке Андреа Дворкин, и дважды чокнутой Суламифь Файерстоун. Я обратился в новую веру, восславим Богиню и откажемся от…

Рафаэль сказал:

— Ты сбился с темы.

— Да, точно. Что я чувствую? Блин, ребятки, вам когда-нибудь приходило в голову, что в нашем поколении все на свете уж точно — зрители. Я вот, к примеру, в собственную жизнь совсем не вовлечен, в гипомании я даже слышал закадровый смех, как будто я, это не только я, но и парень, который смотрит на меня, сидя на диване. Странное чувство? А вот у меня есть сюрприз для вас! Все чувства странные!

Я щелкнул пальцами:

— Эй, Леви, мне стоит записать эту речь на видео?

— Нет, — сказал Леви. — Никому не понятно, что ты говоришь.

— Это тебе непонятно, потому что ты ушел во внутреннюю эмиграцию.

— А по-моему ты просто сбиваешься с мысли.

Леви достал из кармана таблетницу, сунул таблетку под язык и закрыл глаза, проглатывая ее. О, эта одержимость собственным телом и фильмами с дурными спецэффектами.