Дарья Беляева - Долбаные города [СИ]

— Макси! — сказал он, вцепившись в мою толстовку так, что костяшки его пальцев побелели почти так же сильно, как его губы.

— Привет-привет, — сказал я и улыбнулся. Леви не помнил своих припадков, иногда из памяти стиралось и еще что-нибудь, недавно произошедшее, поэтому важно было успокоить его и дать понять, что все в порядке.

— Где…

— На кладбище, — сказал я, проглотив продолжение о том, что я нашел место, где ему, пусть простит за тавтологию, самое место. — Мы навещали Калева.

— Калев не здесь, — Леви зажмурился. Голос его был тягучим и странным. — Выше.

Я сказал:

— Но уже все в порядке. У тебя случился припадок, и мы сейчас поедем домой, хорошо?

— Я лежу на твоей куртке.

— Ты лежишь.

Я вытер ему рот рукавом толстовки.

— Фу, — сказал Леви.

— Ну, так.

Он смотрел на мое лицо так, словно не видел его в общем — путешествовал от глаз к губам, затем к носу, как если бы я воспринимался фрагментарно, перестал быть целым. Леви снова закрыл глаза, и я испугался, что он уснет, после припадков с ним такое бывало.

— Давай-ка подниматься, — сказал я. — Поедем домой.

— А как же раскапывать могилы? — спросил Саул.

Я поднял указательный палец вверх.

— Время придет. Оставь мне свой телефон.

— Он есть у Леви. С ним все в порядке?

— Скоро будет.

Я не стал просить Саула помочь мне поднять Леви, действие это было настолько привычным, что я его даже не осмысливал, не планировал.

Леви облокотился на меня, как пьяный, пока я застегивал куртку.

— Все в порядке? — спросил он вдруг. — А действительно все ли в порядке?

Я кивнул.

— В полном. Все хорошо, Леви.

Кроме, конечно, долбаных спиралей, качающих долбаную кровь из-под долбаной земли. А так все в порядке. Спасибо, что спросил.

— И мы сейчас куда-то пойдем? — спросил Леви, интонация у него была вроде как и капризная, но как-то акварельно смазанная. Не эмоции, а их отзвуки, далекие, дрожащие, ничего не значащие. И я был уверен: Леви почти все равно, что я отвечу.

Мы медленно пошли к выходу, и я не сразу заметил, что Саул остался позади.

— Эй, — крикнул я. — Ты с нами?

— Неа, — ответил он, и я не стал спрашивать, почему. Леви засыпал на ходу, и я говорил ему:

— Господь Всемогущий, я уверен, что ты поспишь на остановке с большим комфортом, давай, напряги оставшиеся нервные силы, ты сможешь продержаться еще чуть-чуть, Рокки!

— Меня не так зовут, — сказал Леви.

— Вот это сюрприз. Чего еще я о тебе не знаю?

— Ничего ты обо мне не знаешь, — сказал он и слабо улыбнулся, и я понял, раз он поддерживает игру, значит ему лучше. Я усадил его на остановке, вытащил из его кармана телефон.

— Что ты делаешь?

— Буду смотреть твои сообщения.

— Ладно, — сказал Леви, уткнулся мне в плечо и закрыл глаза. Я нашел номер его мамаши, который, согласно самому себе, должен был знать наизусть, сообщил ей, где мы находимся, и она пообещала выехать немедленно, тем самым избавив нас от мучительного столкновения с общественным транспортом.

Мы сидели на неудобной скамейке (хотя Леви, конечно, было абсолютно все равно), и я рассматривал постер за стеклом. На нем обаятельно улыбался очередной популист с громким лозунгом «Сейчас самое время!». А у громких лозунгов есть эта очаровательная недосказанность, пространство для воображения, как женские ноги под юбкой.

Искусство, возбуждение и рейтинги строятся по одному и тому же принципу, подумал я, да так собой восхитился, что достал собственный телефон, принялся снимать. Я рассказал о своем сне, а затем о спиралях, но так, словно бы история с ними тоже произошла в моей голове, а не в реальности.

— Сегодня, кроме лайков, жажду еще и ссылок на всякие разные веселые теории заговора по поводу спиралей! Может быть, вы лично знаете какого-нибудь масона, который провел ребрендинг в своей ложе? Вперед, шизофреники, ваш час настал! Те же, кто не в курсе, о чем я говорю, что за трупы, какие спиральки, и кто такой Калев Джонс, во-первых: проснитесь, а во-вторых ссылка на мое первое видео с подробным разъяснением ситуации в описании!

Это было прикольно, описания еще не было, и видео, по сути, еще не было, я говорил о том, что случится в будущем.

— Пока-пока-пока, — сказал я, и выключил запись, потому что увидел, как к остановке подъезжает машина матери Леви. Ни мой, весьма громкий, голос, ни шум, его не разбудили.

Мамаша Леви, хоть и работала психотерапевтом, допустила все возможные ошибки в воспитании сына. Она щебетала над ним заботливой птичкой, а то, как она перекрывала ему кислород своей гиперопекой, почти было похоже на эротическую игру. Леви был маменькин сынок, отчаявшийся контролировать что-либо, и потому контролировавший исключительно свое тело. Надо сказать, какое-то время я был убежден, что мама Леви воспитала его таким образом для того, чтобы написать, наконец, свою диссертацию.

А потом моя собственная мама рассказала мне странную историю, и я подумал, что, может быть, некоторые люди просто не могут выдержать этой ответственности. Ну, знаете, привести в этот мир новое, чтоб его, существо и смотреть, что с ним будет дальше.

Нужно быть, по моему мнению, абсолютно бесчувственным человеком, чтобы сознательно решиться завести детей.

В общем, мама мне сказала, что в роддоме она скучала (эпидуральная анестезия, и дорогая клиника, оплаченная родителями, с которыми она тогда еще не рассорилась окончательно, и спутниковое телевидение, и все дела), пока ей не принесли меня. То есть, она, конечно, уже видела, в первый раз, вот (тут она долго мялась, чтобы не сказать что-то вроде «когда тебя вытащили из меня, лягушоночек»), но тогда не рассмотрела. А теперь взяла меня на руки, и я так на нее посмотрел, очень серьезно (мама клялась, что это было в первый и последний раз), и она вдруг поняла, что должна сделать меня счастливым.

— Это окситоцин, — сказал я. — Он так делает.

— Неа, — ответила мама, чмокнув меня и оставив на моей щеке след фиолетовой помады. — Я просто поняла, что привела тебя сюда, в этот мир. Ты был такой серьезный, словно мне не доверял.

— Я был прав?

Мама пожала плечами, она собирала кисти в тубус.

— Ты был настоящей лапушкой, моя лягушечка. И я подумала, что отдам за этого малыша все на свете. Я так испугалась, и так обрадовалась. Правда, потом меня отпустило. Ты спал только на руках, представляешь? Мы с папой держали тебя по очереди. Ну, знаешь, у меня постродовая депрессия, у него — просто депрессия. Я правда думала, что мы закончимся к твоему первому дню рожденья.

Я поднял большой палец.

— Но я люблю тебя, лягушонок. О, слышал бы ты, какой ор ты поднимал, когда я пыталась уложить тебя в кроватку! Просто жесть, я даже писала на форумах, что хотела выкинуть тебя в окно.