Стивен Чбоски - Воображаемый друг [litres]

Часы показывали 02.37.

Мэри Кэтрин лежала одна в своей комнате. Она не спала уже двадцать минут. Проснулась от зуда в правом предплечье. Лосьон не помогал. Она выпила стакан воды, потому что иногда зуд является симптомом обезвоживания. Но все впустую. Зуд не проходил.

И что самое странное – ей это нравилось.

Кожа теплая. Мягкая и гладкая, как шелковые простыни. И зуд на ней ощущался приятно. Немного покалывал, как однажды Даг, который, забыв побриться, целовал ее в щеку. Было чуть болезненно, но ей понравилось и даже захотелось, чтобы Даг отрастил бороду. Как-то раз он попробовал – для постановки «Скрипача на крыше» [55] «Скрипач на крыше» – один из наиболее известных бродвейских мюзиклов, а также снятый на его основе фильм о жизни евреев в дореволюционной российской черте оседлости. Сюжетную основу произведения составляют рассказы Шолом-Алейхема о Тевье-молочнике. Название выбрано в честь знаменитой картины М. Шагала, изображающей скрипача на крыше витебского дома. . И все мальчики, задействованные в пьесе, тоже. Результаты оказались разной степени трагичности. Почему мальчишки вечно мальчишки? – думалось ей.

Почему они не спешат стать мужчинами?

Лежа на кровати в своей хлопковой сорочке, Мэри Кэтрин обводила глазами спальню. На улице задувал ветер. Чуть сильнее обычного. Мэри Кэтрин представила, как этот ветер проникает в комнату и раздувает зуд по всему ее телу. Как зуд стекает по предплечью к запястью, к пальцам.

К пяти изящным пальцам правой руки.

Мэри Кэтрин подняла руку и стала перемещать зуд. По сантиметру. Начала с предплечья, затем дотронулась зудящими пальцами до плеча, шеи, рта. Остановилась. Поводила пальцами по губам. После блуждания на холоде в Лесу Миссии губы у нее обветрились и потрескались. С каждым прикосновением зуд становился мягче и теплее и в то же время нестерпимей. Примерно так должно ощущаться и прикосновение бороды. Настоящей бороды настоящего мужчины. Мужчины вроде шерифа, который солгал ради нее в тот вечер, когда она нашла Кристофера. Мэри Кэтрин высунула кончик языка и лизнула подушечки пальцев. Медленно погрузила один палец в рот. Глубже и глубже, потом добавила еще один и еще. Представила, как шериф ее целует. Представила, как сама берет его в…

СТОП.

Мэри Кэтрин села на кровати. Зуд на коже превратился в жжение. Что она творит, черт возьми? Так нельзя. Размышлять в таком ключе о Даге и то грешно, потому что они не женаты. Но о шерифе? Мерзко. Мэри Кэтрин никогда не занималась сексом. Никогда не мастурбировала, потому что знала, что это приведет к постыдным мыслям. Она усвоила правило… Подумать – все равно что сделать. Так ее десять лет учила миссис Рэдклифф в Общинном католическом центре.

ПОДУМАТЬ – ВСЕ РАВНО ЧТО СДЕЛАТЬ.

Мэри Кэтрин опустилась на колени у изножья кровати и начала молиться об избавлении от грешных мыслей. Она стояла на коленях перед Господом. Он говорил ее устами. Но зуд только усиливался. Она чувствовала его под сорочкой. С пальцев зуд перетекал на грудь. Границей служил лишь тонкий слой ткани. Дотрагиваться до сорочки не грешно. Так ведь? Это просто хлопковая материя. Это же не тело. Значит, все нормально. Это не грех. Она поднялась с коленей, провела рукой по ткани сорочки. И совершенно случайно задела грудь. Грубой хлопковой тканью. Как бородой. Как щетиной шерифа, когда он поднял ее на руки, положил на кровать и…

СТОП.

ЭТО ИСПЫТАНИЕ.

Мэри Кэтрин поднялась. Грудь заныла. Лицо раскраснелось. Она сказала себе, что ничего страшного не произошло. В конце-то концов, она трогала только сорочку. Но не грудь. И не сделала ничего плохого. Впрочем, почти сделала, но вовремя остановилась. Очень вовремя. И тем не менее Мэри Кэтрин испугалась. Нужно выйти из этой комнаты, а то, не ровен час, дофантазируешься до того, что будет тебе одна дорога – в ад. Нужно выйти на улицу. Да. Там холодно, и весь этот жар сойдет на нет.

Мэри Кэтрин подошла к шкафу и сняла сорочку. Теперь на ней остались только трусики. Сквозняк поцелуями скользил по коже. По шее пробежался ветерок. Следом за ним появились мурашки. Непонятно, почему ветру можно ее трогать, а ей самой нельзя. Но все-таки нельзя. Пусть и хочется. Снова и снова. Хочется запустить руку в трусики и…

– Прекрати, Мэри Кэтрин! – одернула она себя. – Подумать – все равно что сделать. Даже не думай!

Нужно отсюда выбраться. Прикрыть тело. Забыть, что оно у нее вообще есть. Мэри Кэтрин натянула самый толстый белый свитер, поверх – джинсовый комбинезон, а потом – самые грубые носки и ботинки. На цыпочках вышла из комнаты и, прокравшись мимо родительской спальни, спустилась по лестнице. На улице оказалось слишком холодно. К счастью, на подъездной дорожке стояла мамина машина. Мэри Кэтрин запрещалось садиться за руль после полуночи. Но просто посидеть в машине – это же не грех? Не грех.

Мэри Кэтрин забралась на водительское место.

Холод от сиденья прогрызал толстую одежду. Холод заново покрывал ее гусиной кожей и превращал соски под комбинезоном в твердые камешки. Она представила, как ей на грудь легли теплые ладони. Как произошло перемещение на заднее сиденье. Как запотели оконные стекла.

ЭТО ИСПЫТАНИЕ. ПРЕКРАТИ.

Не получалось. Мэри Кэтрин вся горела. Терпеть было невмоготу. Она вытащила телефон и набрала номер.

– Алло, – раздался сонный голос Дага.

– Даг! Ты дома? – в отчаянии спросила она.

– Конечно. Время – к трем часам ночи, – ответил он.

– Ключ под ковриком?

– Да.

– Я сейчас приеду.

– Но у меня завтра контро…

Мэри Кэтрин отсоединилась. Включила зажигание. Если родители узнают, у нее будут огромные неприятности, но она просто не знала, что еще делать. Нужно избавиться от этих мыслей. Избавиться от зуда.

Мэри Кэтрин ехала к Дагу, внимательно следя, не покажется ли олень. Припарковалась перед домом. Не успела она выйти из машины, как на крыльце появился Даг в халате и зимних ботинках. И направился к машине, хрустя подмерзшей травой.

– Какого черта, Мэри Кэтрин?

– Давай зайдем в дом.

– Ты спятила? Родители услышат. Что стряслось?

– Даг, мне нужна твоя помощь. Помолись со мной.

– О чем?

– Просто помолись. Очень прошу.

– Хорошо, – сдался он.

Мэри Кэтрин открыла дверь автомобиля. Даг, дрожа, забрался в машину. Они взялись за руки и закрыли глаза в молитве. Мэри Кэтрин хотела поговорить. Рассказать ему про зуд, про все свои нечистые мысли, но не могла. Ведь сказать – значит подумать, а подумать – все равно что сделать, а сделать – значит сбить оленя и обречь себя на адские муки.

Но у Дага были такие теплые руки.

И от него приятно пахло.

– Мэри Кэтрин, что ты делаешь? – поинтересовался он.