Skyrider - Западня [СИ]

— Давайте лучше сегодня, сейчас, мне все равно, по правде говоря, нечем заняться.

— Понимаю, — кивнул он и его цепкие, холодные, неприятные глаза как-то потеплели. — Давайте присядем тогда вот за тот столик, в углу, чтобы не привлекать излишнего внимания.

— Не буду от вас скрывать, Кирилл Андреевич, мы вскрыли электронный ящик покойного, как и его мобильный телефон. Мы в курсе того, с кем и о чем общался Ершов… Алексей. Сами понимаете, дело щекотливое, «сверху» давят побыстрее раскрыть его, чтобы не было резонанса. Замешаны влиятельные лица.

— В Кремле?

— И там тоже, — уклончиво и как-то торопливо сказал Николаев — лицо его я до сих пор не могу припомнить, настолько оно было незапоминающимся, слишком «обычным», что и поныне наводит меня на мысль, что он был не из полиции, а из более важных «органов». Тогда я даже не попросил предъявить его удостоверение, хотя имел на это право, а теперь жалею.

— Ну, ближе к делу, — также торопливо проговорил он. — Вам ничего не показалось странным в последнее время в поведении Алексея?

— Показалось, — согласился я и изложил ему наш последний разговор с покойным.

Глаза Николаева как-то странно блеснули, взгляд стал острее, жестче, неприятнее.

— Значит, ночной звонок, просьба о встрече, рисунок, «информатор»… — задумчиво проговорил он, не сводя с меня гипнотизирующего холодного взгляда бесцветных глаз-ледышек.

— Ну, если вы вскрыли его почту, то, наверное, рисунок вы видели сами.

— Да, да, конечно… — задумчиво проговорил он. — Хотя содержание вашего телефонного разговора для меня большая находка. Это дает нам кое-какие нити…

— Ещё бы! Ведь он звонил с чужого телефона! — не смог сдержать сарказма я. Но тут же осекся — не стоило провоцировать конфликт с единственным человеком, который мог бы пролить свет на тайну смерти Леши. — Вы что-нибудь знаете об «информаторе», о деле, которое он вел?

— Кое-что знаю, но это — конфиденциальная информация.

— Хорошо, а что тогда не «конфиденциально», если гроб с телом Леши заколочен и не то что нам, его друзьям, а даже родной матери не дали по-человечески попрощаться с покойным! — опять против своей воли вспылил я.

Я сказал это необдуманно, в порыве чувств, и, вероятно, мог ожидать лишь сухого, жесткого ответа, но совершенно неожиданно глаза-иголочки «следака» как-то странно забегали, по его рукам прошла какая-то дрожь.

— Уверяю вас, Кирилл Андреевич, что то, что вам кажется несправедливым — в высшей степени гуманное решение. Ни вы, ни тем более мать погибшего, не захотели бы видеть этого…

— А вы — видели? — стараясь не терять из рук инициативы, продолжил наступление я.

— Да, видел! И это, надо сказать, на редкость ужасное зрелище, даже в Чечне я с таким не сталкивался… Но это тоже — конфиденциальная информация.

— В таком случае, больше я вам ничем не могу помочь, — пошел ва-банк я и сделал попытку встать, давая понять, что разговор окончен. Либо он хоть что-то скажет, либо закроется окончательно.

Рука Николаева вцепилась в мой локоть. «Громкий» и торопливый шепот на ухо:

— Да поймите же вы, что не могу я так просто говорить вам все, что мне вздумается! Но если вы будете сотрудничать с нами и дальше, я обещаю вам сделать все, что в моих силах.

Я сел. Он, как мне показалось, облегченно вздохнул.

— В качестве задатка могу вам сказать следующее. Ваш друг вляпался в очень нехорошую историю, очень нехорошую. Хотя, в общем-то, он делал правильное дело — распутывал одно темное дельце, касающееся «рублевских жен», и кое в чем делился с нами, но наших рекомендаций не послушался и пошел на рожон.

— Что за «темное дельце»?

— Дело о семи самоубийствах, — мрачно отрезал Николаев и закурил. При этом мне показалось, что пальцы его слегка дрожали.

— Давайте так, Кирилл Андреевич, сыграем в одну игру. Я вам расскажу некоторую басню, а вы притворитесь, что поверили в неё, и в обмен расскажите мне все, без утайки, что знаете о Кирилле и, особенно, об этом дьявольском рисунке. По рукам?

— По рукам.

— Ну и чудесно, — он глубоко затянулся, выпустив целое облако зловонного дыма, выдержал паузу и начал свой рассказ.

— Так вот, в одном очень богатом поселке, где живут очень влиятельные лица, поселилась одна особа. Эта особа завела свое ателье, фешенебельное ателье, куда очень скоро повадились ходить богатые жены и любовницы влиятельных лиц. Вокруг ателье вскоре образовался кружок — сами знаете, пока женщины примеривают платья, делают заказ, они любят поболтать о всякой ерунде. А судя по всему, владелица ателье была отличной собеседницей. В этот кружок допускались только женщины и только женщины, у которых были мужья или, так сказать, спутники жизни. Ателье процветало, все было замечательно, но внезапно мужья клиенток ателье стали заканчивать жизнь самоубийством. Один за другим. Причем, в хронологическом порядке — от самой первой клиентки. И ещё одна интересная деталь — все они сводили счеты одним и тем же образом — повесившись в ванной на бельевой веревке. И достаточно странным и страшным образом, каким — сказать не могу. Пока. Скажу одно, создавалось ощущение, что они вешались таким образом, чтобы как можно дольше продлить свои мучения…

Я не сводил взгляда с гипнотизирующих, холодных глаз Николаева, курившего одну сигарету за другой. Шепот и голоса за моей спиной куда-то пропали, словно все прощавшиеся с Лешей люди куда-то испарились, свет потух. Создавалось впечатление, что во всем мире остались только мы вдвоем — я и Николаев, что от всего бескрайнего земного шара каким-то чудом сохранился только этот закуток в уголке ресторанного зала, круглый стол, накрытый темной скатертью, пара бокалов с вином, пепельница, доверху наполненная окурками, да вентиляционная отдушина над головой Николаева. Глядя на неё, меня все время не оставляло ощущение, что там, в полутьме, кто-то находится и этот «кто-то» внимательное слушает каждое наше слово…

— А жены? Может, это они все подстроили?

— Исключено. Все они сходили с ума.

— Странно, ничего об этом не слышал…

— И не услышите. «Сверху» было дано указание не придавать этому огласки, и наша самая свободная в мире пресса промолчала, — хмыкнул он. — Я сам этим занимался.

— Видимо, с Лешей это не сработало, — не без ехидства заметил я.

— Да, но он — публичная фигура, известная на всю страну. И то, как видите, обстоятельств смерти мы никому не дали раскрыть, даже матери ничего не известно.

— А как же я? Не боитесь, что я все разболтаю?

— Не боюсь. Не разболтаете, — холодно отрезал он. — Вы — серьезный человек, ученый, специалист по древним религиям. Не пустомеля. И вы, думаю, как лучший друг Алексея, сами кровно заинтересованы, как и я, распутать это темное дельце.