Лорен Кейт - Непрощенный [litres]

– Мы были лучше.

Лилит знала, что Кэм за ней наблюдает, но она была слишком поражена, чтобы встречаться с ним взглядом. Ей казалось, что их песня изменила мир. Но это было не так.

Она чувствовала себя нелепо из-за того, что позволила себе поверить в обратное.

– Эй, – раздался над ее ухом голос Кэма. – Ты в порядке?

– Конечно. – Глаза Лилит покалывало от слез. – Мы должны были выиграть. Так? То есть мы были хороши…

– Мы выиграли, – сказал Кэм. – Мы выиграли что-то получше.

– Что? – спросила Лилит.

Кэм глянул на Люка.

– Увидишь.

«Обиды» провели к карточному столу, поставленному рядом со столом для судий. На нем лежал свернутый плакат с табличкой «Для победителей». Другие группы прошли за кулисы. Кэм взял Лилит за руку.

– Пойдем со мной. Я знаю место, откуда мы можем посмотреть «Четырех всадников».

– Не так быстро, – сказал Люк, взяв Лилит за вторую руку.

Она оказалась на сцене между ними двумя, желая пойти с Кэмом и гадая, чего хочет Люк. Она посмотрела на зрителей, удивляясь, что нервничает так же, как до выступления. На часах огромного экрана было 11:45. Обычный комендантский час Лилит начинался в двенадцать, но так как ее мама и Брюс присутствовали на выступлении, Лилит, скорее всего, сможет остаться подольше.

– Так получается, – сказал Люк в микрофон, – что «Любовь и праздность», «Смерть автора» и «Месть» не единственные проигравшие сегодня вечером. Все, кто участвовал в соревновании текстов песен… тоже проиграли. Вы все, кроме одного.

Дыхание Лилит остановилась в груди. Она почти забыла о письме Айка Лигона. «Четыре всадника» собирались спеть кавер ее песни.

Ее разочарование исчезло. Выиграть Битву музыкальных групп было бы здорово, но музыка, которую она творила на сцене вместе с Кэмом, Жаном и Луисом – вот что имело значение. Все остальное было просто… приправой.

– Я попросил Лилит остаться на сцене, – сказал Люк аудитории, – потому что, думаю, она знает, какую песню собираются исполнить «Четыре всадника».

Занавес поднялся в задней части сцены, и за ним оказались «Четыре всадника». Род, мясистый темноволосый бас-гитарист, помахал зрителям. Джо, эксцентричный блондин-барабанщик, поднял вверх палочки с изумленным выражением лица. Мэтт, игрок на синтезаторе, смотрел на свой сет-лист. И в центре сцены Айк Лигон, музыкальный идол Лилит, смотрел на нее и широко улыбался.

Она не могла ничего поделать. Лилит кричала вместе с другими девушками и тремя четвертями парней среди зрителей.

– Это круто, – сказала она Кэму.

Он просто улыбнулся и сжал ее руку. Ни с кем другим Лилит не хотела бы здесь оказаться, помимо Кэма. Это мгновение было идеальным.

Айк встретился с ней взглядом и сказал:

– Эта песня для Лилит. Она называется «Клятвы». Лилит моргнула. Она никогда не писала песню «Клятвы». Ее сердце начало колотиться, и она не знала, что делать. Сказать ли ей кому-то, что произошла ошибка? Может быть, Айк просто неправильно понял название?

Но к тому времени уже было слишком поздно. Группа начала играть.

Песня была красивой, но Лилит ее не писала. И все же, пока она слушала, аккорды раздавались в ее голове за долю секунды до того, как их играла сама группа, словно она могла предвидеть направление песни.

Прежде чем она осознала, что делает, слова возникли у нее на языке, и она тоже их пела – потому что каким-то образом знала, что «Клятвы» должны быть дуэтом.

Голос парня наполнил ее уши, подпевая песне, которую Лилит каким-то образом знала в глубине души. Только это был не Айк.

Это был Кэм. В его глазах стояли слезы, пока он пел, а его взгляд был прикован к Лилит.

Почему казалось, словно они раньше уже пели эту песню вместе?

Этого не могло быть. Когда она закрыла глаза, ее посетило видение: они вдвоем сидят перед водой. Это был не слабый ручеек в долине Гремучей Змеи, но полноводная хрустальная река где-то очень далеко и очень давно.

Она только что написала песню для него. Ей хотелось, чтобы ему понравилось. Она видела в его глазах, что это так. Она чувствовала это в его поцелуе, когда он наклонился и коснулся ее губ своими. Между ними не было напряжения, неприязни и страха. В каком бы месте и времени они ни находились, она любила его всей душой. И они что-то репетировали – свадьбу.

Их свадьбу.

Когда-то, очень давно, Кэм и Лилит были помолвлены.

Лилит открыла глаза.

«Четыре всадника» заканчивали песню. Гитара смолкла, и Айк спел последнюю строчку а капелла.

Что ты отдашь мне?

Толпа взорвалась аплодисментами. Лилит стояла неподвижно.

Она дрожала. Свет вспыхнул перед глазами девушки, ослепляя ее.

Когда Лилит снова обрела зрение, ее платье выглядело по-другому: белее и без изменений, внесенных Аррианой. Лилит моргнула, замечая нечто похожее на темную пещеру на закате, небо горело полосами красного и оранжевого. Она все еще стояла лицом к Кэму, как и только что на сцене.

Лилит прижала руки к сердцу, не понимая, почему так больно. Она произнесла слова на языке, незнакомом ей, но каким-то образом она их поняла:

– Ночью, когда ты ушел, мне снилось, что я научила стаю соловьев любовной песне, чтобы они могли найти тебя и направить домой ко мне. Теперь я соловей, прошедший весь этот путь. Я все еще люблю тебя, Кэм. Вернись ко мне.

– Нет.

Его ответ был четок, словно порез острейшим ножом, и Лилит сложилась пополам от боли. Она ахнула и потерла глаза – и когда убрала руки…

Пещера исчезла, как и закат. Кэм исчез.

Лилит стояла в мрачной хижине, опираясь о стену. Она узнала заправленную кровать, деревянное ведро, полное прогорклой воды, и грязную посуду, уже несколько дней стоящую в углу. Мухи размером с колибри покрывали куски жира на тарелках. Все казалось знакомым, но она не знала почему.

– Я сказала тебе вымыть посуду, – раздался женский голос, медленно растягивая слова. – Я не стану повторять.

Каким-то образом Лилит знала, что по обеим сторонам этой стены, между двумя гвоздями была натянута металлическая проволока. Знала, что могла играть на этой проволоке, могла заставить ее звучать подобно хорошему многострунному инструменту. Она желала быть с ней снаружи, почувствовать ее медь под своими мозолистыми пальцами.

– Я же сказала тебе, нельзя играть с этой дурацкой проволокой, пока не помоешь посуду, – сказала женщина, поднимая нож. – С меня хватит этой проволоки.