Наталья Тимошенко - Ненастоящие [litres]

г. Псков

Рабочий день начался два часа назад и шел своим чередом, такой же, как и все предыдущие. Соня проверила назначения врача, внесла немногочисленные изменения в свой блокнот, раздала таблетки, проверила, чтобы все их выпили. В больнице, где она работала, за каждым пациентом нужно было тщательно следить. Это тебе не какая-нибудь пульмонология или терапия, где люди хотят вылечиться. В психушке бóльшая часть больных больными себя даже не считает. А уж на какие только хитрости они не идут, чтобы обмануть персонал! Прячут таблетки в руке, за щекой, под языком, некоторые даже умудряются не до конца проглотить: заглядываешь в рот – ничего, а через минуту лекарство уже в мусорке. Что-то Соне рассказали другие медсестры, что-то поняла сама. За всеми нужен контроль, без контроля никуда.

К одиннадцати часам она расправилась с обычной текучкой и села на посту пить чай с Тимкой, коллегой-медбратом. С Тимкой Соня работать любила. Он был достаточно молодым, всего около сорока, более или менее симпатичным и, главное, веселым. Даже бородатые анекдоты травил так, что Соня смеялась до слез. Сегодняшний день обещал быть спокойным, психи вели себя прилично, после утренних процедур почти все уселись смотреть телевизор в холле, только Петров, как обычно, отвернулся лицом к стене и ни с кем не хотел разговаривать, а значит, и Соня с Тимкой могут спокойно выпить чаю и обсудить прошедшие выходные. Тимка умел рассказывать про жену-стерву и непослушного сына-подростка так же смешно, как и свои незабвенные анекдоты.

Чаепитие было прервано звонком в дверь отделения. Точнее, звонка никто не услышал, просто у Сони на посту загорелась кнопка. Это было сделано специально для того, чтобы не тревожить больных. Те почему-то начинали страшно волноваться, когда слышали этот звонок. Будто их каждый день кто-то навещает и они ждут посетителей. На самом деле редко к кому приходили хотя бы раз в неделю. Сдав несчастного в психушку, родственники часто счастливо забывали о его существовании.

– Пойду узнаю, кому там чего надо, – вздохнула Соня, поднимаясь из-за стола и закидывая в рот печеньку.

Так с не до конца прожеванным печеньем она и распахнула входную дверь. На пороге стояли двое. Высокая, ослепительно красивая блондинка и очень похожий на нее мужчина. Наверное, блондинке никто не дал бы больше двадцати пяти, но Соня хорошо разбиралась в женской красоте, а потому сразу определила, что ей уже есть тридцать, а то и больше. Женщину всегда выдают глаза. Никакая косметика, ухаживающие процедуры, ботокс и даже, прости господи, силикон не могут скрыть то, что выдают глаза. Блондинке точно есть тридцать. Как и ее спутнику. Вот мужчина привлек Соню гораздо сильнее. Тоже высокий, еще выше блондинки, с такими же светлыми волосами. Статный, красивый, с мускулатурой, которую не могла скрыть даже мешковатая одежда, а вот глаза – абсолютно пустые. Ничего в них нет, ни мыслей, ни чувств. И на лице – дебильная улыбка. Соня сразу определила психическое заболевание. Эх, жалость-то какая. Такой мужик, и на тебе.

– Добрый день, мы к доктору Соколову, – вежливо, но слишком устало произнесла блондинка. – Он нас ждет.

Блондин помахал Соне рукой и улыбнулся еще шире и еще дебильнее.

– Да, конечно, проходите, – пригласила Соня. – Я вас провожу.

– Пойдем, Ванечка. – Блондинка ухватила своего спутника под руку и потянула вперед. Тот механически переставлял ноги, с детским интересом оглядываясь вокруг.

Соня провела их по длинному коридору мимо холла, где сидели психи, и даже сердце защемило, когда она подумала, что уже через пару дней этот шикарный блондин Ванечка будет сидеть среди них. Не сразу, конечно, а когда таблетки подействуют. Вот ведь жалость! Удостоверившись, что Никита Антонович их действительно ждет, Соня впустила обоих в кабинет и закрыла дверь. Даже анекдоты Тимки перехотелось слушать. Вот ведь! Никогда не переживала из-за психов, а теперь день испорчен.

Когда медсестра, провожавшая его таким взглядом, словно уже к обеду он начнет остывать, а к вечеру окажется на столе у патологоанатома, закрыла дверь, Ваня шумно выдохнул, и лицо его приобрело обычное, достаточно веселое, чуть нахальное выражение. Лиля тоже перестала изображать из себя скорбь всех сестер мира, и они с удобством расположились в мягких глубоких креслах посетителей главного врача психиатрической клиники.

С доктором Никитой Антоновичем Соколовым Лиля связалась еще вчера и договорилась, что сегодня она «приведет брата на консультацию и госпитализацию». Как и говорил следователь, Соколов сам был заинтересован в расследовании массового убийства, произошедшего в больнице, не верил в то, что Вареников просто внезапно сорвался в силу своей болезни, а потому обещал всяческое содействие. Разыграть спектакль для персонала было его идеей.

– Не все у нас тут хорошие актеры, – говорил он по телефону. – Да и нет у меня к ним доверия после того, что случилось. Как Андрей мог украсть скальпель и никто этого не заметил? Почему никто не услышал, что происходит в палате? Так что пусть они тоже думают, что ваш брат болен. Без моих назначений ему никто ничего не даст и не уколет, за это можете не волноваться.

Ваня к утру с предложением Лили так и не смирился, но и возникать не стал. Вызывать кого-то из Питера было долго и глупо, проще уж самим справиться. Тем более в своих актерских способностях он был уверен.

– Следователь Медведев сказал, будто вы уверены, что Вареников не мог этого сделать, – начала Лиля, когда доктор лично разлил чай по красивым фарфоровым чашкам. – Почему?

– Тип личности не тот, – уверенно заявил доктор. – Даже измененной. Понимаете, Вареников находился в глубокой депрессии, его даже в душ приходилось силой водить, не то что кормить. Хотя несколько дней перед тем, как все произошло, он казался мне странно возбужденным, говорил, что все вокруг кажется ему ненастоящим. Такое бывает при его заболевании, но я даже предположить не мог, что он поднимет руку на соседей. Не в аффективном состоянии, а заранее все спланирует. Ведь скальпель он стащил заранее. Если бы это было спонтанное решение, я бы понял, но не план. Нет, точно нет. – Доктор даже головой помотал для убедительности.

– А что вы скажете по поводу надписи? – поинтересовался Ваня, прихлебывая чай и с тоской поглядывая на вазочку с печеньем, которую им почему-то не предложили. – Когда он успел ее сделать?

Никита Антонович поморщился, как от зубной боли.

– Он подпер дверь изнутри одной из кроватей. Пока сотрудники взламывали ее, написал кровью убитых соседей, а потом покончил с собой.

Лиля с Ваней переглянулись, молча соглашаясь с тем, что выглядит все это действительно странно, даже с учетом речи о психически нездоровом человеке.