Наталья Тимошенко - Ненастоящие [litres]

– Черный колдун? – переспросил Слава охрипшим голосом. Ване показалось, что голос его охрип не от волнения, а от того, что сосед им давно не пользовался. Сам не знал, откуда у него такие мысли.

– Ну да, – кивнул он. – Представляешь? Где только она его нашла? Старый, страшный. Я ей говорил: опоил он тебя приворотным зельем. Даже нашел это зелье: колдун его в пачке от чая хранит, чтобы никто не догадался! Да где там, не верит мне! Вот в психушку упекла. Говорит, с ума сошел.

– А ты веришь в колдовство? – как будто пропустив мимо ушей всю остальную тираду, спросил Слава.

– Так конечно! Своими глазами видел, как он колдует!

– Ты лучше молчи про это, – посоветовал Слава, снова укладываясь лицом к стене. – Иначе никогда отсюда не выйдешь.

Ваня сел на кровать, немного помолчал, а затем решился спросить:

– Ты поэтому молчишь? Про то, что видел?

Слава кивнул, принявшись водить пальцем по шершавому покрытию стены.

– А что ты видел?

Он молчал долго, а когда ответил, Ваня едва расслышал его слова:

– Я не видел, я слышал. Мы все слышали.

Больше Ване добиться так ничего и не удалось. На ужин сосед шел, чуть сторонясь его, и хоть они сели за один стол, все равно предпочитал молчать и смотреть в свою тарелку, торопливо черпая ложкой жидкую склизкую кашу, которая имела вкус сладких соплей, а не молока и риса, из чего состояла. Пытаясь проглотить хоть немного, Ваня вспоминал вчерашний стейк и вынашивал планы, как отомстить сестре.

После ужина и приема лекарств Слава снова лег, так больше и не ответив ни на один вопрос. Заняться в больнице было абсолютно нечем, не телевизор же смотреть вместе с остальными, телефон Лиля не дала – на случай, если медперсонал решит проверить тумбочку, а потому Ваня тоже предпочел лечь спать. Хоть выспится наконец, почему-то дома у него никак не получалось лечь раньше двух.

Однако уснуть оказалось не так-то просто. Кровать была мало того что слишком мягкой, скрипела всеми пружинами при каждом повороте с боку на бок, так еще и короткой! Высокий Ваня либо упирался головой в железный подголовник, либо у него торчали ноги. Одеяло тоже оказалось коротким, а синтепон в подушке уже несколько лет как сбился на одну сторону.

Проклиная и Дворжака с его конторой, и Аню с ее назначениями, и Лильку с ее идеями, и даже себя самого со своей тягой к приключениям, Ваня часа два ворочался с боку на бок, невольно прислушиваясь к происходящему за стеной. Интересно, сколько ему придется тут пробыть? Когда он сможет втереться в доверие к соседу до такой степени, чтобы тот перестал его опасаться и рассказал, что он там слышал? Как минимум завтра Лилька хоть пожрать принесет, а то на этой водянистой каше он долго не протянет.

Ваня лежал в больнице ровно два раза. В первый раз еще в детском саду, когда вместе с другом наелся смолы с дерева, а потом обоих рвало фонтаном, а второй раз уже лет в двенадцать, когда вырезали аппендицит. Детсадовского случая он почти не помнил, а вот второй раз навсегда отпечатался в памяти. Там тоже отвратительно кормили, а кровать была не только неудобной, но еще и сломанной. Каша на завтрак, обед и ужин заставляла его выть от голода, поэтому Лилька втихаря от врачей и родителей таскала ему бутерброды, которые родители давали ей в школу, и чипсы, купленные на карманные деньги. Ну то есть как карманные? Какие карманные деньги могли быть у школьника в девяносто четвертом году? Те, что родители давали на чай с булочкой в школьной столовой. А однажды врач поймал его за поеданием чипсов. Ох и влетело тогда и ему, и Лиле! Последнюю этих денег все-таки лишили, мама начала давать ей чай с собой в термосе. Правда, это все равно не помешало Лиле носить брату хотя бы запрещенные бутерброды.

Предаваясь детским воспоминаниям и прислушиваясь к наконец установившейся тишине за дверью, Ваня незаметно уснул. Проснулся от того, что кто-то тряс его за плечо. Не сразу понял, где он и что за фигура в балахоне стоит над ним.

– Слушай! – прошептала фигура.

Ваня приподнялся на локте и огляделся, наконец вспоминая, где находится. Штор в палате не было, поэтому через голое окно ярко светила луна. Почему-то сразу возникла ассоциация с булгаковскими Иваном Бездомным и Мастером. А что? На поэта он вполне потянет. «Я поэт, зовусь Незнайка, от меня вам…» А, нет, это не оттуда. Фигурой в балахоне оказался его сосед Слава, закутавшийся в тонкое одеяло.

– Что случилось? – шепотом спросил Ваня.

– Тихо! – велел Слава. – Слушай. Слышишь?

Ваня напряг слух, но сначала ничего не услышал. Наверное, была уже глубокая ночь, в отделении все мирно спали. Даже дежуривший медперсонал, скорее всего, дремал где-то в ординаторской. Никто не ходил по коридорам, ни единого звука не раздавалось и на улице. Окна их палаты выходили в просторный сад, который только-только начал покрываться весенней листвой. Птицы – и те предпочитали в это время суток дремать на ветках, или где там они ночуют.

Постепенно чуткий слух начал улавливать какое-то мерное жужжание, которое, скорее всего, было обыкновенной лампочкой в коридоре, доживающей свои последние дни, а затем к этому жужжанию примешалось еще кое-что: не то чей-то шепот, не то шорох.

Ваня медленно сел, давая понять беспокойному Славе, что не издаст лишнего звука. Он никак не мог понять, откуда именно доносится шепот. Не от окна точно. И вроде как не от двери. Но откуда еще? Разобрать отдельные слова не получалось, шепот звучал монотонно и сливался в вязкую тягучую массу.

Скинув одеяло, Ваня медленно, на цыпочках, встал и прошелся по палате, внимательно прислушиваясь и приглядываясь. Двор казался пустым, палата находилась на втором этаже, а потому едва ли кто-то шептался под окнами. Ваня тихонько подкрался к двери и приложил к ней ухо. Жужжание лампы доносилось оттуда. Дернул за ручку, но дверь предсказуемо оказалась заперта.

– У меня есть ключ, – прошептал рядом Слава. Похоже, он умел двигаться еще бесшумнее.

– Откуда? – удивился Ваня.

– Нашел как-то в коридоре.

Если здесь запросто можно найти ключ в коридоре, то неудивительно, что Вареников смог и скальпель спереть, и дверь подпереть так, что медперсонал полчаса ее ломал. Похоже, порядки в этой больнице те еще. Надо сваливать отсюда, пока самого не прирезали.

Ваня аккуратно отпер дверь, поморщившись от слишком громкого щелчка, и вышел в погруженный в полумрак коридор. Из всего освещения горели только три лампочки: две по краям коридора и одна в центре. Центральная как раз мигала, издавая то самое жужжание. Лампы не давали достаточного освещения, но коридор был прямым, как кишка, а потому хорошо просматривался. Единственное, чего не было видно с порога палаты, – это закутка, где стояли два дивана и телевизор.