Дмитрий Костюкевич - Дорога вспять. Сборник фантастических рассказов

– Чего?

– Ты что там сказал, а? Какая Сеть? Думай, что говоришь…

– А?

– Интернет… Спросил, не в Сети ли я копаю ответы. Какой Интернет, к чертям?.. теперь-то…

Первый с тоской проводил взглядом уплывающий кусочек фарша, недосягаемый и коварный – придётся потом покорпеть над воздушным фильтром. Давно пора, подумал он. Почистить засранца. Кто из нас съел больше буррито?

– Ты что? Договорились же…

Командир пошарил рукой по переборке с пищевыми пакетами, сломано вздохнул.

– Устал я. Устал… Пойду к медвежатам.

Международная космическая станция металлической стрекозой плыла по околоземной орбите. Первому вспомнились строчки из стихотворения, полученного на e-mail две недели назад. От читателя его блога, космического дневника.

МКС, распластав свои крылья,

Кружит вальсом привычных витков.

Он повторил их про себя. Как мантру. Хорошие стихи. Командиру тоже понравились. Второму? Кто его знает. Как был молчуном, так и остался. Особенно теперь. Колдует со своими свечками круглые сутки…

Три последних дня командир ночевал в многофункциональном лабораторном модуле. Возился с медвежатами. Играл с внешним манипулятором. Бред, конечно… но бортинженеру вторую ночь подряд слышалось клацанье и скрежет за бортом «Звезды», служебного модуля.

Первый пересёк гермоадаптер и попал в лабораторный модуль. Командир сидел в пятне белого света. Пристёгнутый к стулу, он сгорбился над столом, будто застреленный в затылок.

Медвежатами командир называл тихоходок. Kleiner Wasserbär, маленький водяной медведь. Так в восемнадцатом веке описал представителя беспозвоночных микроорганизмов пастор Гёце. Приятного в облике восьмипалых медвежат – через окуляр микроскопа – мало, борьба за звание «домашнего любимца» весьма сомнительна.

Тихоходки квартировали в контейнерах, похожих на соты, по правую руку от командира. Счастливчики резвились под стёклышком микроскопа. Первый мог прочесть часовую лекцию о водяных медвежатах: набрался от командира, который лекциями о них думал.

Распространены от Гималаев до морских глубин благодаря микроскопической комплекции и стойкости к дрянным условиям. Отметились в горячих источниках, на дне океана, во льдах. Пассивно расселяются по планете, оседлав ветер, воду или животных. Терпят по десять лет без воды, живут в жидком гелии и кипятке, переносят колоссальные дозы радиации, чихают на огромные давления, и вот – добрались до открытого космоса! Эта поразительная выносливость не могла не привлечь исследователей. Как только уровень жизни вокруг падает ниже среднего, тихоходки впадают в состояние анабиоза. Ангидробиоз. Высушивание, другим словом. Втягивают в тело конечности, уменьшаются в объёме и покрываются восковой плёнкой. А едва условия налаживаются – живенько приходят в себя.

– А. Это ты, – сказал командир. Не обернулся.

Бортинженер зачем-то кивнул в сутулую спину. Заплыл слева.

– Малыши тоскуют по свежему мху, – командир тяжело вздохнул.

В анабиозе тихоходки похожи на сваленное в кучу тряпьё или сдутый мяч. Конечно, опять-таки если у вас под рукой есть микроскоп. Милыми их назвать трудно, факт, но, тем не менее, монстрики стали прообразом разнообразных игрушек. В первую очередь в Японии, там любят всевозможных тварей, с их-то мифологией от каппы до бакэмоно. Водяной мишка даже пробрался на обложку второго тома собрания сочинений Стругацких, «Полдень, XXII век. Далёкая Радуга», прихваченного Первым в экспедицию. Забавное совпадение. Или в ограниченном пространстве ниточки видны лучше, как раскалённые спицы? Огромный клубок, опутавший всё вокруг… Хм… Нити? При желании найти связь того-то с тем-то не трудно, словно декодировать любое невнятное предсказание. Бортинженер поморщился: да какую связь он ищет?

– Японские биофизики давили на контейнер со «спящими» медвежатами шестью тысячами атмосфер. Это в шесть раз выше, чем на дне Марианской впадины. А им? Хоть бы хны!

Командир подсунул пинцет под резинку на столешнице, вытер руки антибактериальной салфеткой. Иллюминатор над ним был заклеен непрозрачной липкой лентой.

– По делу?

– Да нет, – Первый поплыл вдоль полок. – Так… проведать.

– Как снимки?

– Вчера парочку дельных вышло.

– Это хорошо.

Хорошо, подумал бортинженер. Мимо продрейфовала прозрачная капля слюны или какого-то раствора. Он увернулся. Хорошо… как захлопнувшаяся дверь. Как продавленная улыбка.

Он уже собирался оставить лабораторию, когда командир произнёс:

– Вчера забрал первую партию…

Первый ждал, кувыркаясь у люка. Он понял, о чём речь. Для эксперимента тихоходок разбили на три группы. Первую группу по прибытию на орбиту подвергли воздействию космической радиации, окунули в вакуум. Две другие облучали ультрафиолетом: А и В, и полным спектром. Все водяные мишки находились в состоянии анабиоза.

– И?

– Высохли, что солома в пустыне, а на борту снова очухались. Поразительные создания!

Ага, ещё какие… терпят нас, все эти истязания… съёживаются, уменьшаются – в надежде переждать эру двурукого паразита… всё вокруг терпит человека… Даже сам человек.

За стеной хранилось лабораторное оборудование. Законсервированные протезы науки. Первый оттолкнулся от верхней кромки люка, стал перебирать поручни. Голос командира истаял. Возможно, тот просто заткнулся.

Ультрафиолет с длиной волны 280—400 нм убил 88% животных третьей группы.

На благо науки.

На благо Земли.

В полумраке каюты Второго синели огоньки.

Пламя свечи в невесомости не такое горячее, как на Земле. Оно имеет круглую форму и напоминает медицинскую банку. Не колышек, ни перо – огненный пузырь, укрывший фитиль саркофаг. Всё просто. В отличие от земных условий разогретый и менее плотный воздух не спешит ввысь с криком «Поехали!», превалирует диффузия частиц из зон высоких температур в области низких.

Бортинженер-2 внимательно следил за островками пламени из комбинации гибких ремней. Тоже длинный, точно жердь. Под стать командиру. Два баскетболиста, блин.

Упавшая в щель штакетина света нарушила таинственность процессии аутодафе, посаженные на липучки подсвечники с восковыми огарками перестали напоминать людей, тени откатились к стенам.

– Привет, – сказал Первый.

Второй кивнул. Его грудь, бёдра и голени опоясывали эластичные фиксаторы системы «Морфий». Удобная штука для сна в невесомости, имитирует эффект гравитации. Почему он не пользуется спальным мешком? Как давно? Болтается постоянно в ремнях, словно неудачливая муха – спит или отдыхает.

По каюте плавало какое-то тряпьё, пищевые пакеты, металлическая и бумажная мелочь.

– Не хочешь к отелю сгонять? Развеяться?