Бентли Литтл - Боги Лавкрафта [сборник litres]

– Аканта? – проговорила я высоким и несвойственным мне тоном, к которому примешивалась дрожь, ощущавшаяся и в моей руке, придерживавшей ее за предплечье. – Дорогая моя, вам лучше сесть. Не думаю, что вам полезно стоять.

Она послушно опустилась на край постели. Я ощущала движение ее тела, пытавшегося найти равновесие, которое должно инстинктивно присутствовать даже в больном старческим маразмом… однако казалось, что она никогда не проделывала этого движения. Я помогла ей устоять, а потом отпустила. И потерла ладонь о свои форменные штаны, чтобы стереть прикосновение ее плоти, и тем не менее каким-то образом сумела улыбнуться.

– Хорошо, миссис Портер. Очень хорошо.

Она открыла рот, и я отдернулась и съежилась, ожидая услышать тот металлический визг. Но на сей раз из ее губ вырывалось дыхание. Не слова, дуновение. Она пытается заговорить, подумала я, однако не знает, как это сделать. Глаза ее были полны удивления. Оказалось, что это труднее, чем она думала , поняла я. Ей придется учиться многому.

Тому, что большинству людей дается без всякого труда.

Но это же не она, настаивала какая-то часть меня, все еще испытывавшая отвращение и потрясенная страхом. Передо мной не Аканта Портер. Нечто… куда более странное.

Ну, как я уже говорила, я – девушка практичная. Не фантазерка. Здравомыслящая.

Поэтому я отодвинула эти мысли в сторону и направилась к Кристофу, чтобы обсудить с ним чудо, приключившееся с Акантой Портер, только что представлявшей из себя овощ в стиле Альцгеймера, но теперь попытавшейся заново научиться ходить, говорить и двигаться.

Медленное улучшение растянулось на несколько месяцев, и я уже начала думать, что оказалась свидетельницей странного эпизода. И что имею дело всего лишь с крохотной старой леди, каким-то образом очнувшейся от своего альцгеймерского сна, чудесным случаем, ставшим предметом изучения докторов, глубокомысленно качавших головами и излагавших научные соображения, уваривавшиеся в полное непонимание. Она сделалась своего рода любимицей прессы, хотя мы не позволяли репортерам являться с камерами в наше заведение; мне приходилось отвечать на вопросы перед целой батареей корреспондентов, и это было ужасно. Тем временем Аканта научилась ходить, хотя поначалу не без помощи; научилась выполнять простые задания на детсадовском уровне: подбирать предметы по цветам и форме. Она начала понимать числа и буквы. Казалось, что знания эти были ей полностью незнакомы, однако ей потребовалось немного времени, чтобы освоить эту часть образования, и уже скоро она научилась быстро читать. Слишком быстро, кстати. Несколько раз я заставала ее перелистывающей страницы книги уверенными и точными движениями, ее светлые, чуть навыкате глаза впитывали слова куда быстрее, чем это удавалось мне самой. Заметив меня, она замедлила скорость до более… нормальной и стала водить костлявым пальцем по строчкам, шевеля в такт движению губами.

Конечно же, она научилась говорить. Речь ее звучала не вполне естественно, скорее как у человека, осваивавшего второй язык и неправильно произносящего все гласные. Сойдет, сказала я тогда себе. Удивительно было уже то, что она говорит, ходит, дышит, да вообще живет. Основываясь на том впечатлении, которое она произвела на меня, когда ее привезли на каталке в «Тенистую рощу», я дала бы ей самое большее шесть месяцев жизни.

За целый год она сумела прийти в состояние почти что нормальное, однако не вполне… человеческое.

И это никогда не было более ясно, чем во время визита, который нанесли ей ее дети на Рождество – на половине пути к выздоровлению. Дочь оказалась объемистой сорокалетней дамой, поджатые губы дополняли усталые морщинки около глаз; в приюте она казалась робкой и несчастной. Сын принадлежал к числу влиятельных администраторов, сотовый телефон его не расставался с ухом и постоянно получал сообщения, a сшитый на заказ костюм, шелковый галстук и стрижка явно стоили больше всей моей годовой зарплаты.

Оба они одинаковым образом отреагировали на улучшение состояния своей матери: не радостью и облегчением, но глубоким отвращением.

Оно проявилось почти немедленно после того, как они вошли в гостиную, где сама по себе в уголке сидела Аканта. Сделав несколько шагов к ней, оба ее ребенка, не договариваясь, остановились и уставились на старую женщину.

Дочь произнесла:

– Это не мама. – И с ужасом в голосе продолжила: – Кен, это не она.

– Не она, – согласился брат. На ходу он писал какую-то эсэмэску, но теперь убрал телефон в карман и смотрел на старую женщину отрешенным взглядом. – Чем это вы тут занимаетесь? Это не наша мать!

– Аканта Портер? A вы действительно Кен и Дарлена? Ее дети?

– Да, но… – Дарлена не отводила от старухи взгляд, полный прекрасно знакомого мне ужаса. Тогда я еще ощущала его, хотя и успела отчасти привыкнуть. – Эта женщина похожа на нее, но это не она .

Позади нас появилась спокойная и сильная личность, и Кристоф произнес:

– Возникла проблема, Роза?

– На мой взгляд, дети Аканты несколько потрясены, – проговорила я. – Кроме болезни Альцгеймера, она перенесла несколько ударов и может сделаться не такой, какой вы ее помните…

– Нет, – перебил меня Кен. Он и в самом деле отступил на шаг назад, и я не могла даже представить себе, чтобы этому занудному бизнесмену приходилось когда-либо отступать. Он не принадлежал к породе способных на это мужчин. – Нет, это неправильно. Это неправильно. Я не могу сделать это!

Мать его, заметила я, посмотрела на нас бездушными, но несытыми глазами. Перед ней лежали листы бумаги, и она писала на них, только при этом не смотрела ни на свои руки, ни на страницу. Жуткое зрелище.

Если Кен повернулся через плечо и бросился к выходу походкой столь быстрой, что она скорее напоминала побег, Дарлена умудрилась остаться на месте. Как я успела заметить, в дочерях всегда обнаруживается больше чувства долга, даже в том случае, когда инстинкт подсказывает им, что ничего больше сделать нельзя.

– Просто поздоровайтесь с ней, – обратилась я к Дарлене. – И вам станет лучше. Скажите быстренько привет и можете идти.

Она нервно кивнула, и глаза ее – того же самого, надо думать, василькового цвета, что у Аканты в молодости, – увлажнились чем-то, похожим скорее не на слезы, но на чистейший ужас, будто я заставляла ее силой прикоснуться к гнилому трупу. Однако она последовала за мной. Тяжело и медленно ступая. И остановилась футах в пяти от Аканты, хотя я присела на стул рядом с ней. Находиться рядом с Акантой было странно; да, она производила впечатление живого, теплого и реального человека, однако словно бы излучала энергию, игравшую на моих нервах, – ну как если находишься слишком близко к линии электропередачи. Она только что вымылась, однако от нее постоянно исходил запах какого-то жаркого и зловонного болота.