Наталья Калинина - Призрачный остров [litres]

– Гоша умер. Артем, похоже, бодрствует, – напомнил Данила.

– Бодрствует, – с грустной улыбкой повторила Стефания, – точно подметил.

Больше она ни о чем не спрашивала – и к лучшему, потому что идти с каждым шагом становилось все тяжелее. Воздух сгущался вокруг них плотным коконом, связывал по рукам и ногам, плавился, вибрировал, гудел наполнившими его голосами… И в этом странном мареве они брели с трудом и вязли, как угодившие в патоку мухи. Развернуться бы, уйти с этой земли, которая снова вытягивала энергию, но Данила, будто повинуясь чужой воле, продолжал идти вперед.

– Начинается, – шепнула Стефания и вцепилась ему в локоть.

Ей было страшно, она даже дрожала. Данила не сразу понял, что она имеет в виду. Но, присмотревшись, заметил вдали, там, где воздух пошел рябью, идущие к ним фигуры.

– Пошли отсюда! Скорее! Скорее!!! – закричала Стефания и дернула его за руку, заставляя развернуться в противоположную сторону – к пустой могиле Анфисы.

Он бы и рад был уйти, только ноги словно вросли в ожившую под ними черную землю. Почва плавилась, колыхалась, местами словно вскипала. Высокий старик остановился на границе кладбища, его процессия замерла за ним. Старик глянул на Данилу пронзительно-светлыми глазами и поднял свой посох.

– Бежим!!! – вопила Стефания и тянула его за собой. Но Данила стоял, не в силах ни сдвинуться с места, ни разорвать зрительный контакт со стариком. Тот, не отводя взгляда, опустил посох, и по почве разбежались огненные всполохи. Кресты зашатались, повалились один за другим, словно кости домино, и наружу полезли мертвецы. Судя по тому, как вновь закричала Стефания, она тоже видела эту картину. Данила с трудом отвел взгляд от старика и наконец-то смог сдвинуться, но вылезшая рядом с ним костлявая рука тут же вцепилась ему в лодыжку. Ногу, и до этого горевшую и нывшую, пронзила острая боль. Данила дернулся, пытаясь освободиться, но не удержал равновесия и упал. Он уперся ладонями в жирную землю и завяз в ней, как в болоте. Голова наполнилась шепотом, перешедшим в слаженное монотонное пение. Кто-то дергал его за футболку и даже за завязанные резинкой волосы. Внезапно мертвые поползли, как на отматываемой назад пленке, обратно в могилы, земля, уже не черная, а красная, влажная, сомкнулась над ними. Но вместо мертвецов кладбище заполнили другие фигуры. Одни из них были одеты в пижамы, другие – в гражданскую и военную одежду. Те, кто был одет в пижамы, ковырялись в земле, а потом в изнеможении падали на нее. Один из военных отдал приказ – и одетые в форму люди принялись забрасывать землей упавших.

Данила опустил голову и тяжело задышал. Как же ему было плохо! Голова кружилась, перед глазами все темнело, нога болела так, словно внезапно порвались мышцы, вены и артерии, и кровь хлынула на эту жадную землю. Он чувствовал, как слабеет, понимал, что вот-вот потеряет сознание, и в то же время ощущал, как кто-то настойчиво тянет его в сторону и что-то кричит. Слова разобрать он не мог, они тонули в ритуальном пении, которое становилось все громче и громче.

Данила сильнее уперся ладонями в зыбкую почву, поднял отяжелевшую голову и снова встретился взглядом со стоявшим у края кладбища стариком. Тот опять поднял посох, но на этот раз не ударил им, а повернул в воздухе. Данила догадался, что старик хочет на что-то ему указать. И точно, вдали на зеленом лугу, на который был направлен одним концом посох, выросли низкие постройки. Между ними сновали люди – длиннобородые мужчины в рубахах и свободных штанах, босые и простоволосые женщины, озорные ребятишки в коротких одежках, похожих на распашонки. Там, на пустом еще недавно лугу, протекала жизнь – без спешки, излишней суеты, подчиненная внутренним законам. Вставали вместе с солнцем, с его заходом укладывались спать. Носили воду из реки, разжигали костры, готовили на них пищу, сидели вокруг огня, наполняя воздух монотонным пением. За разведенным очагом высились три гладких камня. Певшие женщины украшали их венками и приносили подаяния. Рассматривать чужую жизнь, хоть и издали, было интересно, но картины сменяли одна другую слишком быстро. В одном из новых видений женщины, на этот раз с заплетенными волосами, пели грустную и одновременно светлую песню без слов. Мужчины стояли за их спинами, а в центре на прочных тканях лежало чье-то тело. Когда женщины закончили петь, мужчины подхватили его и понесли навстречу Даниле. «Похороны, – догадался он, – видимо, здесь когда-то живущие общиной люди хоронили своих умерших». Данила увидел, как мужчины носят камни и укладывают их один на другой, воздвигая длинную стену. А потом показалась небольшая процессия. Солнце неторопливо поднималось из воды, и люди медленно двигались к стене. Трое крупных мужчин сдвинули тяжелый камень, а четвертый подсунул под стену крупный сверток. Проход закрыли, и люди, не оглядываясь, ушли.

Старик вновь поднял посох. Данила ощутил исходящую от стоявших за его спиной людей сильную агрессию, вызванную негодованием, злостью и печалью. Он понял, что сейчас, когда посох опустится на землю, случится что-то страшное. Но не испугался, поняв, что старец не хочет сделать ему ничего плохого, только показать.

– Данила! Рыжий! – прорвался сквозь пелену полузабытья полный отчаяния голос Стефании. – Двигайся! Не ложись! Нельзя! Вставай! Пошли! Пошли, черт тебя побери!!!

Она тянула его с небывалой для нее силой, подпитываемой переполнявшим ее страхом. И он уступил ей – пересекся взглядом со стариком и качнул головой. Тот, будто поняв, слегка кивнул, мягко опустил посох и развернулся в обратную сторону. Ведомая стариком процессия вскоре растворились в колыхающемся воздухе.

– Идем же! – Стефания чуть не плача тормошила его. Данила оперся на ее плечо, встал на одно колено, затем – на другое и выпрямился. Ноги оставались непослушными, голова кружилась почти так, как вчера, но сил все же оставалось больше, чем накануне. Они вышли с территории кладбища и, когда оказались от него на значительном расстоянии, остановились. Стефания помогла ему сесть и сама расположилась неподалеку.

Он сидел так, согнувшись, наклонив голову и обхватив виски ладонями, довольно долго. Стефания молча копошилась в своем мешке-аптечке, как мысленно назвал его Данила. То, что она его постоянно лечит, уже стало чем-то привычным и обязательным. Вот и сейчас Стефания достала кусок сахара и протянула ему. Данила машинально сунул его за щеку и вновь наклонил голову. Головокружение не проходило. Двигаться дальше они не могли. Очень хотелось пить, но всю воду они выпили еще в лагере, а пить из водоема Данила опасался. Хватит и того, что своей раной доставил всем лишних хлопот.

Стефания тем временем оглядывала его повязку, еще утром бывшую чистой и сухой, а сейчас опять окровавленную.