Кристина Генри - Потерянный мальчишка [Подлинная история капитана Крюка] [litres]

Я покачал головой.

– Все сделал ты. Ты приводил сюда мальчишек. Тебя они не заботили. Ты ими пользовался, а потом выбрасывал на свалку, и ждал, что я буду думать так же.

– И должен был! – отрезал Питер. До этого он был спокоен, но теперь я заметил в нем искру гнева. – Тебе было положено думать так же, как я! Все это место, все игры, все мальчишки – это было только для тебя. Я все делал для тебя.

Тут я встал. Мне безумно хотелось бы сбросить его с небес.

– В том числе убил мою мать?

Он хитро покосился на меня.

– Я твою мать не убивал. Это ты сделал. Забыл? Я нашел тебя стоящим над ней, и у нее было перерезано горло, и все руки у тебя были в крови. Похоже, ты не очень-то любил свою мать.

– А по-моему все было не так, – заявил я. – Ты ее убил, чтобы я пошел сюда с тобой. Ты ведь понимал, что иначе я ни за что ее не брошу.

– Но это же показывает, как я тебя любил, Джейми! – сказал он, запев уже другую песню. – Я забрал твою мать, потому что не хотел, чтобы кто-то любил тебя сильнее, чем я.

– Так любовь не показывают, Питер, – вздохнул я. – Но ты же просто маленький мальчишка и не поймешь.

Питер прищурился и скрестил руки на груди.

– Тогда решение только одно.

– Да, – согласился я. – Так мы на острове всегда решаем споры.

– Ну, ты знаешь, куда идти, – сказал он. – Буду ждать.

С этим он улетел, и ночь стала еще чернее, чем раньше.

– На этот раз ты не сможешь наблюдать, Питер, – пробормотал я. – На этот раз тебе придется со мной драться.

Кивок сел и стал смотреть, как я ворошу угли.

– Встретишься с Питером на Битве? – спросил он.

– Да, – подтвердил я, гадая, что он успел услышать.

– Питер убил твою мать?

Значит, много чего.

– Да, – сказал я.

– А я думал, ты ее не помнишь, – сказал он.

– До вчерашнего дня не помнил.

– О! – отозвался он. – А я мою так и не помню. А жалко. Я помню только Тумана, но и он стал стираться. Наверное, приятно помнить свою мать. Если она была хорошая.

– Моя была хорошая, – ответил я. – Но Питер меня запутал и заставил ее забыть.

– Наверное, и меня тоже заставил.

Лицо у него стало ужасно печальным – и ужасно старым.

А потом он тряхнул головой, словно стряхивая воспоминания, и сказал:

– А как ты попадешь на место Битвы с такой ногой?

Я покрутил ногой и обнаружил, что боль прошла, пока я спал. Я провел ладонью по лицу. Борода у меня стала гуще, хоть и не такой пышной, как у Кивка.

– Мне уже лучше, – сказал я.

Он посмотрел на мою лодыжку, а потом на мою бороду, и понимающе кивнул:

– Ты еще подрос.

– Надо, чтобы ты провел Чарли через остров в Медвежью берлогу, и там вы меня подождете, – сказал я.

– По-моему, тебе не следует идти на Битву с Питером одному, – возразил он. – Кому-то надо наблюдать и судить, как мы всегда делали. Он наверняка сжульничает. Ты ведь знаешь. Он за честную игру только тогда, когда эта честность не касается его самого.

– Не хочу подпускать Чарли к Питеру, – объяснил я. – А одного мы его на берегу не оставим.

– А что если ты не вернешься? – спросил Кивок, и глаза у него заблестели.

– Ты будешь знать, что случилось, – ответил я. – Если я через два дня не вернусь, следуй своему плану: бери Чарли и иди с ним к пиратам.

Когда солнце встало, я взял кинжал и пиратскую саблю и пошел к тем горам, где было место Битвы, а остальные двое – к лесу и Медвежьей берлоге.

Я чувствовал себя более бодрым и сильным, чем накануне, и мое новое тело было просто чудесное. Я мог бежать быстрее и карабкаться увереннее. Когда я добрался до луга у места Битвы, то даже не запыхался.

Значит, не так это и ужасно – взрослеть. Питер все еще остался мальчишкой, а я теперь стал большой и сильный – сильнее, чем был.

С таким телом я могу его ранить. Могу убить.

Питер дожидался меня в центре арены – стоял, подбоченившись.

– Что-то ты долго, – сердито сказал он, оглядывая меня с ног до головы. – Наверное, потому что ты теперь старый.

– Не все мы можем летать, – отозвался я.

Я положил пиратскую саблю на скамью, но кинжал оставил. Питер уже держал в руке нож.

– Эта Битва – не такая, как другие Битвы, – объявил он. – Никаких правил.

– Но это битва на смерть, – сказал я.

– Ох, Джейми! – Он вздохнул, и мое имя он произнес со странной нежностью. – Думаешь, я смогу тебя убить? Вспомни, сколько я для тебя сделал.

Тут я на него бросился: я не хотел дольше говорить с этим ребенком – с этим сумасшедшим ребенком, который думал, что проявляет свою любовь, убивая всех, кто отнимал у него мое внимание.

Но хотя мое новое тело было сильным и быстрым, летать я не мог, а он взлетел вверх и мне за спину так быстро, что я и моргнуть не успел.

– Нечестно, – сказал я, надеясь пробудить в нем лучшие чувства: ту кроху, которая в нем была.

– А в этой Битве нет правил! – со смехом ответил Питер. – Ты сам на это согласился.

И этот смех вызвал у меня желание убить его, взломать ему ребра и вырвать сердце – так, как он уже столько раз со мной делал.

Он летал надо мной кругами, не переставая смеяться. Его смех эхом отражался от скал и питал мою ярость, делая меня неистовым, таким же неистовым, как он – таким неистовым, каким он всегда хотел меня видеть.

Однако как это ни странно, это неистовство принесло мне и спокойствие. Я заметил на арене несколько камней, оставшихся от предыдущих Битв. Я нашел один – маленький и гладкий – у самой моей ноги. Наверное, он выпал из моей рогатки в тот день, когда я сражался со Щипком. Казалось, он ждал, чтобы я его поднял.

Питер ничего не замечал. Он был поглощен тем, что летал кругами, радуясь собственной хитрости.

Несколько мгновений я внимательно наблюдал за ним – а потом прицелился ему в правый глаз.

Я не промахнулся. А броски у меня получаются очень-очень сильные.

Питер завопил и от неожиданности упал – и я налетел на него.

Он был настолько меньше меня, что я без труда поставил колено ему на грудь и ударил в лицо. Два зуба (у него все зубы еще были молочные, как белые жемчужинки) вылетели у него изо рта, а из носа полилась кровь, и глаз у него стал красный.

Он больше не смеялся.

Я бросил кинжал, чтобы ударить его по лицу обеими руками. А теперь я его снова схватил, зажимая ему подбородок правой рукой, а левой направляя удар ему в горло.

Точно так, как он сделал с Грачом.

Точно так же, как он сделал с моей матерью.

Я не заметил, что у него тоже оставался нож – и что ему удалось высвободить одну руку.

Он вонзил кинжал мне в ногу и рванул вниз, открывая старую рану. Кровь хлынула отовсюду, брызнула Питеру в лицо, а он вывернулся из-под меня, заваливающегося набок, и мой кинжал до его горла не достал.

Кажется, он только теперь понял, что для меня это не игра, что я серьезен.