Лев Протасов - Красные озера [Publisher: SelfPub]

– Сильная-то сильная, а как мне сегодня на рынке пакостей наговорили – чуть не разревелась.

– Кто?

– Да Ленку встретила.

– Ну? И чему дивиться? У вас же с юности вражда. А нонче она вообще от зависти пухнет! Муж-то у нее – алкаш, даже с Бориской Шалым пару раз пил, а это последнее дело! Под старую жопу-то вообще все мозги пропил! Давеча тут всей деревне рассказывал, будто покойники к нему приходили. С завода, мол, вышли старик, который по стенам стучал как раз, и тот паразит-утопленник, который позапрошлой осенью пшеницу сжег, и на него, значит, идут. Вообще из ума выжил, дурень.

– Мама, и откуда тебе все известно! Дома же сидишь.

– Так соседи-то навещают меня. Иной раз как языками зацепимся, ой! Полдня пролетит.

– Общение – это хорошо, – задумчиво протянула Тома. – С Ленкой и мне самой понятно. А остальные-то нас за что вдруг возненавидели?

– Да с голодухи верят люди во всякое! Я ж и сама раньше думала, что Радлов на заводе воду мутит. Матвей-покойничек переубедил меня. Ты не переживай, тяжелые времена кончатся – и ненависти конец придет.

– Хорошо, кабы так.

Тамара посидела еще немного и отправилась к себе. Подкрался вечер, неся на хвосте сумерки, так что Петр был уже дома – чертил что-то на втором этаже.

Тома долгое время стояла в дверном проеме залы, незаметно наблюдая за вязкими движениями мужа, похожего на оплывшую скалу, потом вошла и рассказала о ссоре в Вешненском.

– Плюнь, – коротко отрезал Радлов, не отрываясь от чертежей.

– Обидно просто, что все думают, будто ты на заводе сам все делаешь. За тебя же и обидно, – она тяжело вздохнула и поинтересовалась: – Петь, а почему там никого нет? Может, просто автоматически всё работает?

– Едва ли, – Петр пожал плечами. – Для автоматики тоже ведь люди нужны. На карьере у нас этой автоматики полно, а рабочих около сотни трудится! Ее же необходимо включать, выключать, чинить, обслуживать – как минимум, на каждый станок по машинисту требуется. А там никого.

– Странно это, что никого…

Радлов весь сжался и промолчал. Тома продолжила о другом:

– Представляешь, Иркина мать всем говорит, будто собственными глазами видела, как ты на заводе станками орудуешь.

– Кто б ее еще туда пустил, двери ни перед кем больше не открываются. А Ира, кстати, звонила, пока тебя не было. Замуж выходит скоро.

– Лишь бы на сей раз по-настоящему, – съязвила Тамара, но без особой злости.

– Нет-нет, все организовали уже. Ни за что не догадаешься, за кого!

– И за кого же? Кто счастливчик?

– Андрей.

– Наш Андрей? Тот, который первым участок продал?

– Именно он! Я вообще не в курсе, как они там встретились. При условии, что он вроде как очень недобро отзывался о ее прошлом… – Петр смутился и долго подбирал подходящее слово, – …занятии.

– Да парень он практичный, расчетливый, а ты же Ирке деньги вернул. Может, это помогло ему изменить мнение.

– Их дела. Андрей хотя бы точно не обидит. Меня, кстати, на свадьбу пригласили.

– Поедешь?

– Если ты мне плешь за это не проешь, то поеду, – Радлов расплылся в широкой ухмылке, радуясь собственной шуточке.

– Да кто тебе ее когда ел! – игриво возмутилась Тома. – Поезжай, конечно.

Через неделю была у Ирины свадьба, в Городе в каком-то скромном ресторанчике. Невеста сияла от счастья, а движения ее были медлительными и плавными. Петр при встрече как-то пристально на нее поглядел, широко заулыбался и спросил так, чтобы никто больше не слышал:

– Ир, а ты часом не беременная ли?

Женщина смутилась, полушепотом ответила:

– Третий месяц только, – затем неосознанно потянула руки к своему животу и добавила: – Вообще-то никто не замечает, мы и не говорили.

– У меня глаз наметан. Но я ни гу-гу, – Радлов приложил палец к губам и хитро подмигнул.

Веселой вышла свадьба. Гости поздравляли, вручали подарки да конверты, гудели и шумели. Жених глядел на конверты жадно, но к Ире явно относился хорошо – то по спине рукой проведет, то поцелует, то слово ласковое скажет. Сама Ира не пила, но никто особого внимания на это не обратил, поскольку и жених осилил лишь половину стопки – Андрей вообще алкоголь никогда не уважал.

А вот Радлов пил. Пил много и размашисто. И отплясывал так резво, и был весел и доволен, словно Лизу замуж выдавал.

К концу застолья его разморило от опьянения, жуткой стенокардии и усталости – у любого ноги загудят, коли столько танцевать, тем паче у грузного человека в возрасте.

Домой его довез Андрей, поскольку приговоренные им полстопки успели за день выветриться. Радлов распластался мертвым грузом поперек задних сидений и заплетающимся языком лепетал:

– Андрюша… ты пра… прости за дом… уж как завод цену поставил… ох… а себе-то я чуточку только. Чуточку только! А они же мне так и написали… а я себе… а они пишут, премия, мать их, включена. Слыхал такое? Премия включена…

– Да ладно, Петр Александрович, – спокойно отозвался водитель, с трудом угадав смысл этого набора слов. – Кто старое помянет, как говорится. И потом, о других думай, а себя не обидь. Так что не переживайте.

Добрались ближе к ночи, затемно.

Радлов выкарабкался из машины у западной расщелины – хотел проветриться, чтобы сильно не напугать жену. Ветер обдувал его со всех сторон и немного отрезвил – в голове, конечно, была сплошная муть, но хотя бы чувство равновесия более-менее вернулось. В рабочем поселке дома стояли от ночи темные, ни единого огонька в окнах не замечалось. Между домов натянуты были веревки, и вывешенное на них белье хлопало от порывов ветра. Других звуков не доносилось, так что кругом царила относительная тишина.

Подходя к своему дому, Петр увидел, как двое местных жителей что-то малюют на отремонтированном заборе, а третий ржавой стамеской ковыряет облицовочный кирпич. Рассвирепел Петр, бросился на них да всех распугал.

Первым делом он осмотрел повреждения от стамески – обнаружил несколько неглубоких царапин и небольшую дыру с крошащимися краями, проделанную вплоть до старого забора, который служил основанием для стены. Затем уставился на две надписи, жирно выведенные углем, но из-за темноты и опьянения поначалу ничего не разобрал. Буквы плясали, путались, и получалось что-то вроде: «дезсь ивжет». Несколько раз проговорил Радлов про себя это загадочное «дезсь ивжет» и наконец сумел прочитать. Первая надпись гласила: «Здесь живет жадная тварь». Ниже было приписано: «Убирай заво». В уставшем мозгу Радлова мельком пронеслась мысль, что, вероятно, возомнившие себя народными мстителями жители разбежались, не успев поставить букву «д».

Он попытался стереть угольные черточки, но не сумел – руку только запачкал. Понурый и обессилевший, вошел он во двор, дополз до входной двери и уселся на полу прихожей. Его встретила перепуганная Тамара и сорванным голосом произнесла: