Лев Протасов - Красные озера [Publisher: SelfPub]

– Деталей нету, – робко заметил старый рабочий с залысинами, желая заступиться за товарища.

– А если я за детали из вашей зарплаты вычту, тогда как? Найдутся? – Радлов издал победоносный смешок, рабочие виновато закивали и исчезли.

Со стороны котлована раздался громкий скрежет, раздирающий воздух в клочья – экскаватор вклинился в твердую породу.

Инженер нецензурно выругался, затем пояснил:

– Ну все, встали. Бурить надо. Теперь только завтра продолжим, – тут он развернулся к Радлову и осторожно добавил: – Как-то бы на завод отписаться, что меди к весне больше будет, а сейчас никак.

– А не страшно? – спросил Петр изменившимся, глуховатым голосом. – Не страшно такое письмо отправлять?

Инженер долго не мог ничего из себя выдавить, потом собрался с мыслями и хрипло сказал:

– Немного. Петр Александрович, может быть, ты? А? Знаешь, тут после бригадира-то все боятся предписания нарушать… ну, кроме тех, кто пьет. Палыч-то с механиком квасят, им все нипочем.

– Попробуем, – согласился Петр да тут же начал о другом: – Слушай, мне бы дома забор отремонтировать. Трещину заделать да кирпичом обложить для прочности. Поможешь?

– А рабочие тебе на что?

– Сам-то посмотри, как они все делают. Сикось-накось. Ну, так что, поможешь?

Инженер согласился.

По окончании смены он был у радловского дома со своим инструментом – мало ли, какой-то нужной приспособы не найдется, так чтоб не бегать за ней через полселения.

Трещину залатали цементом, разведенным в кипятке, дабы не застыл на морозе, затем принялись делать кирпичную кладку, превращая забор в неприступную стену.

Почти сразу к ним подошел один из местных жителей, который раньше соседствовал с дедом Матвеем, а теперь вынужден был любоваться из окон на голую землю с торчащими из нее обломками – дом-то снесли в ту самую ночь, когда Ира попала в больницу.

– Ты чего на этом берегу так поздно? – поинтересовался Радлов с приветливой интонацией.

– В Вешненское ходил. А на обратке дай, думаю, загляну, чего тут происходит. На завод поглядел – дым-то шибко валит!

Матвеевский сосед с любопытством осмотрел часть нового забора, улыбнулся дерганой улыбкой, вроде как от зависти, и спросил:

– Ремонт, получается, затеял?

– Стенка растрескалась, к лету бы совсем упала. В мороз, конечно, работать не ахти, но если все правильно сделать – не развалится.

– Ну, понятно, – сосед вдруг разгневался. – Люди недоедают, а ты благоустройство себе делаешь! Двадцатью мешками с зерном откупиться решил, да?

– Сдурел ты, что ли, – произнес Радлов беззлобно, ибо сил на злобу не осталось никаких, а сердце слабо, но неприятно ныло. – Иди отсюда, пока цел. Я, знаешь, не обязан весь поселок содержать. Чем мог – тем помог.

– Ты-то и верно не обязан. Жируешь, когда голод близится, – сосед сплюнул, выражая презрение, и пошел прочь.

Инженер наблюдал за сценой с явным удивлением и, когда недобрый гость удалился, задумчиво протянул:

– М-да. Народец у вас.

– Они думают, будто это я заводом управляю, – Петр пожал плечами.

Инженер прыснул со смеху, долго не мог успокоиться, так что в смехе начали сквозить истерические нотки, потом продышался и тихо проговорил:

– Местные могут думать, что угодно. А мы-то сами там работаем. Не на самом заводе, конечно, да ведь сталкиваемся постоянно. Нет, я строителей хорошо помню, я здесь с закладки фундамента живу, – он пугливо огляделся и продолжил еще тише: – Их не видно и не слышно было. А как завод появился – они разом и исчезли, будто и не существовали никогда. Рабочие выдумали, что это тени какие-то были, для отвода глаз, а здание-де само по себе выросло, – инженер улыбнулся, желая скрыть страх, и добавил с деланым весельем: – Ерунда, конечно! Но чертовщина явная.

– Поди нашим это расскажи.

Радлов пригласил инженера на чай, но тот отказался и спешным шагом направился в сторону рабочего поселка.

В воздухе начали пролетать одиночные снежинки. Хрупкие и белые, срывались они с пушистого неба, и окунались в полотно дыма, стелящееся над землей, и делались созревшей крупой, а крупа падала в размытые сугробы и умирала в грязи. «Как человек», – пронеслось в голове у Радлова.

Дома пили чай – Тома для хорошего сна, а Петр для утоления голода, еда все равно в глотку не лезла.

– Для чего они так со мной? – разорялся он, сидя на кухне. – Зачем? Разве я не помогал?

– Когда человек ничего не делает для других, с него ничего и не спрашивают, – спокойным тоном отозвалась Тамара. – Но стоит только помочь, и тебя уже считают обязанным. Так уж люди устроены. Не все, конечно, да ведь многие.

– А Матвея уважали за то, что всем помогал.

– Мы же с тобой тут самые зажиточные, это людей злит. Матвей-то бедный был. Он для них свой, понимаешь?

– Я здесь двадцать лет живу. Больше даже, – лицо у Петра перекосилось, красные от бессонницы глаза затянуло слезливой пеленой, и он жалобно, с какой-то даже детской интонацией, совершенно не вязавшейся с его грузным телом и расползающейся во все стороны пегой бородой, спросил: – Выходит, я никому не свой?

В феврале морозы сошли на нет. Холода, конечно, стояли, но не слишком крепкие. Старую гору насквозь продувало ветрами. По грязному снегу мело золой.

К тому времени запасы в общем амбаре значительно оскудели: крупы лежало только три мешка, почти разошелся картофель, две коровы пошли под нож, а оставшиеся с голодухи молока практически не давали.

Несколько человек, из тех, что были моложе пенсионного возраста, нашли возможность покинуть селение – кто-то работу нашел в соседней области или столице, а кто-то сорвался наобум. Все они хотели продать участки заводу, как в свое время Андрей, но участки больше не покупали. В итоге отписали задаром и навсегда уехали, затаив горькую обиду на Радлова – им казалось, будто именно он отобрал у них землю.

На переписанных участках сразу снесли дома и теплицы, редкие деревья выкорчевали, а ставки, которые там попадались, засыпали песком. Однако по-прежнему ничего не строили, и деревня превращалась понемногу в блеклую пустошь.

Жители, оставшиеся в родных местах, зачастили в Вешненское за едой. Цены, конечно, кусались, да ведь и с голоду помирать не охота, так что брали по чуть-чуть, пшено для себя и сено для скотины.

Двадцатого февраля туда отправилась и Тамара, чтобы затариться мясом да еще матери продуктов купить – благо, двойной оклад мужа позволял жить лучше, чем год назад.

На рынке, у лотка со свиными обрубками, она лоб в лоб столкнулась с одной женщиной из селения, кисло ей улыбнулась и поприветствовала.

– И тебе не хворать, – ответила женщина, но таким тоном, будто мысленно желала прямо противоположного: хворать бесконечно, а еще лучше как-нибудь помереть в мучительной болезни. – А ты чего здесь?